Мастера... Валентин Воробьев, ч. 2

    Судя по первым реакциям читателей, публика приняла первую часть работы «на ура». Не давая себе испытать радостного удовлетворения, поясню некоторые моменты. Напомню, что в поэзии форме отведено решающее значение. Мы требуем от поэта четкого языка, абсолютной грамотности, свободного владения словом, богатства интонаций, то есть предельной выразительности того, что автор хотел сказать… И с этим у Воробьева все на мастерском уровне.
    Но удовлетворенно убедившись в достоинствах формы, вдумчивый читатель углубляется и в содержание с вопросом, а про что тут, собственно, поэт рассказывает, что выражает. И таким образом, форма, хоть и примат поэзии, но и содержания никто не отменял. А старая школа оценки стихов всегда начинала именно с содержания их, их ИДЕИ.
    Парадокс, но начиная с формы, мы говорим о мастерстве пока безотносительно к содержанию. И существует множество обожателей формы, формы ради формы, когда любуются мастерством обработки любой идеи, подачи любой темы.
    Но на нашем Сайте прописано несметное множество ценителей поэзии именно по тематике ее, по ее содержанию. Оно и оценивается в рецензиях, и оценщики готовы простить и плохой язык, и детские рифмы, и убогость мысли за одно только совпадение идейных предпочтений, за сходство идеологий. Потому-то у Воробьева немало отрицателей, которые, прочтя стихи, подобные только что разобранным, чаще уходят молча, даже не вступая в полемику с автором. Вот посмотрим теперь на следующее создание.

 Мои стихи
Мои стихи – мои игрушки.
Я в них играю много лет.
Они мои коньки и клюшки,
Мои солдатики и пушки,
И «настоящий» пистолет.

Мои друзья, мои подружки –
Баллада, песенка, сонет.
Я сочинял их на пирушке,
И темной ночью на подушке,
В них все – мое, чужого нет.

Просты стихов моих примеры,
И стиль уверен и здоров.
Я соблюдал в нем чувство меры,
И четкость ритма и размера
В чередованье строк и строф. 

Я не скачусь до эпатажа
В стяжанье славы и наград.
Я уступлю им место даже,
Тем, у кого все краски – сажа,
Чей примитивный мир – квадрат.

Но мир моих стихотворений
Прозрачен, как Кастальский ключ,
В нем свежесть мяты и сирени,
В нем синева полночной тени
И солнца утреннего луч.

Мой светлый мир как рог певучий,
Мой слог и нежен и красив.
И как река полна излучин,
Он полон радужных созвучий,
Как песни сладостный мотив.

Пишу, то ямбом, по старинке,
То беглый выберу хорей.
И рифмы, звонкие, как льдинки,
Меня уводят по тропинке
В мечту за тридевять морей.

И там, в туманной дымке грёзы,
Меня встречает, чист и тих,
Мой белый стих, соперник прозы,
И ароматом чайной розы
Меня пленяет акростих.

И пусть, поэт не идеальный, —
Я сердцем каждый раз творю;
Зову тебя в мой мир хрустальный,
Приди, Читатель мой лояльный,
В мой храм к резному алтарю.

Я поместил в его палаты
Плоды раздумий, тайных слез.
И все, что создал я когда-то, —
Приобретения, утраты —
Я на бумагу перенес.

Здесь робкий шепот откровенья
И страсти бурные любви,
И сновиденья, и виденья,
Итог былого вдохновенья —
Здесь мысли славные мои.

   Опять программное заявление! Опять безупречное изложение этой программы, снова перед нами творение Мастера. Но опять-таки: что он проповедует? Логичен ли он в своей программе?
    Что вскоре бросается в глаза читателю? Наверняка многим приходит на ум: ба, да это же романтический манифест! Поэт поёт на мотивы старонемецких и российских допушкинских романтиков, для которых их стихи были ниспосланными свыше, и все в них казалось им божественным словом. Вот и здесь:
    Но мир моих стихотворений
Прозрачен, как Кастальский ключ,
В нем свежесть мяты и сирени,
В нем синева полночной тени
И солнца утреннего луч.

     Скромно не правда ли. Но то ли еще будет:

Мой слог и нежен и красив.
И как река полна излучин,
Он полон радужных созвучий,
Как песни сладостный мотив.

    Так можно позволить себе оценивать свои стихи именно как дар Небес, и тогда их дозволительно возносить без всякой оглядки опять же на то, что скажут люди: написано для тех, кто понимает, кто принимает. И ни тени иронии, ни тени сомнения!
    Автор вместе с тем забывает о логике своего манифеста. Сказано же, что стихи – игрушки. И далее идет совершенно «детский мир», реклама товаров для детей, так что некоторые читатели полагают, что это и есть детская поэзия.
    Тут  же автор заявляет о готовности уступить место под солнцем кому угодно:
        Я не скачусь до эпатажа
В стяжанье славы и наград.
Я уступлю им место даже,
Тем, у кого все краски – сажа,
Чей примитивный мир – квадрат.

    Что это значит? - Стихи мои превыше всего! Им не страшно любое соперничество.
 И это тот самый богоданный романтизм, хотя и в нем здесь просматривается эпатаж, от которого автор якобы открещивается.
    Увы, друзья мои! Автор опять упоенно полетел на своем Пегасе на Парнас и к «Кастальским ключам». Он не может остановиться, ибо летит, его несет стихия, он собой не владеет, как Пифия, как шаман. И, как всякий одержимый, он верит, верует в сказанное: я выплеснул свое вдохновение, и можете меня не судить, ибо я там, за облаками.
      
    (Продолжение будет)