Пять лет, что в дороге

Пять лет, что в дороге, не встречалось такой жары.
Мы плыли вверх по теченью, знали путь, паруса надувал нам ветер.
Но утро пришло, и небо сжалось до кожуры.
И горизонт в мареве невидим и выжжен, он за нас не в ответе.
Теперь ночами никто не касается до гитары.
Все, что было живого в нас, вдруг стало жухлым и старым.

Мы перестали молиться, сняли с ниток кресты,
Потому что они оставляют на теле ожог, красные пятна.
Мы встали на заводь, и мир вокруг будто застыл.
Не знаем, что впереди и даже как нам теперь повернуть обратно.
Было ведь время, когда нас влекли далекие страны.
Теперь все это кажется детским, ненужным и странным.

По вечерам на палубе собирал капитан.
Мы пили ром и слушали пение волн, сплетенное с его речью.
А за спиной шумел Бангкок, Стамбул и Кейптаун.
Наше судно ломилось от золота, добытого честной картечью.
Танцевали в портах, не жалея своей поясницы.
Женщины были у нас, с которыми ночи не спится.

Они говорили на неведомых языках.
Их спелая кожа пахла сладко мякотью фруктов и шоколадом,
На память они давали волосы в узелках,
И дивные нитки, и поцелуи, и томную нежность в руладах.
Они прощались с нами всегда, стоя крепко на суше,
Мы же мчались за тем, что, наверное, нас всех иссушит.

Мы думали, море, как мы, ненавидит гнилье,
Оседающее по углам, по домам - причалам, прилежным весям.
Мы думали: встать на корме, скинуть с себя белье,
Быть окутанным свежим бризом, музыкой этой, магической песней.
Но все оказалось страшнее. Море любит скитальцев,
Но чтоб сосчитать выживших их, хватит немного пальцев.

Слушай сейчас, если дойдет тебе это письмо.
Есть края, куда не плыви, там вымирают птицы и реки сохнут,
Путь назад выложен лживой и неродной тесьмой.
Ведь пеший моряк никто. Я не пойду по нему, пусть лучше я сдохну.
Мне все казалось, что ценны увиденные мной земли.
Сын мой, ценен миг
рядом с матерью,
когда она дремлет.