Заповедная таежная сказка Вечность И. Царева-27

 ЗАПОВЕДНАЯ  ТАЕЖНАЯ СКАЗКА   ВЕЧНОСТЬ И.ЦАРЕВА-27


http://www.youtube.com/watch?v=8ycQVGnnXrk - стихотворение "Город",
http://www.youtube.com/watch?v=bQCw5c1rfsE - "Тобол"
http://www.youtube.com/watch?v=IMS6YhQ-Rdk
- еще три стихотворения Игоря Царева


О подножье Хингана, на таежном току,
Будто ножик жигана заточил я строку:
Ненавязчиво брезжит рукодельная медь,
Но до крови обрежет, если тронуть посметь.
И.Царев

Вот мы и приблизились к одной из самых моих любимых  тем в творчестве Игоря Царева – его  таежной сказке, ведь сказка эта заповедная...
 
Написал  Мастер,   кажется обо всем мире от Хабаровска   до Питера и Москвы. Мы уже  заглянули на берега Охотского моря, в Хабаровск, куда он родом, где прошло детство и отрочество.

Шитый нитью вощеной и цыганской иглой,
От рожденья крещенный паровозною мглой,
И на вид не калека, и характер не шелк,
Я из прошлого века далеко не ушел.

Так начинался его путь в этом мире, овеянный преданиями о пожаре в родильном доме на второй день после рождения и  другими рассказами о самом начале пути.

Можно с уверенностью сказать, что влюбленного в эти суровые края поэта все время хранил бог лесов Пан, так же как и Домовой, недаром же он так воспел домашний уют, а о том, что и Царь Морской был к нему благосклонен, ясно из цикла стихотворений о море. Вот эти три стихии- водная, лесная и  домашняя ( а Домовой любит далеко не всех) и стали  главными в его жизни.

Нам пора заглянуть во владения Пана вместе с поэтом,  погулять немного по заповедной тайге, краям  дивной красоты и вольности, которые окрыляли поэта.

По старым славянским обычаям, в лес отправлялись  отроки, чтобы  в суровых условиях всему обучиться и стать мужчинами, в лес отправляли тех, кто изверился и устал, чтобы у природы набраться сил. Но потом они уже закаленными и обновленными возвращались в мир людей.

Судя по всему, для Игоря – это родная стихия, даже в свой столичный период жизни, он  уходит в лес, растворяясь в природе, (Стихотворение «Когда придет пора»), а что же говорить о времени возмужания – тогда  таежная природа была для него родным домом. Именно родным, потому что чужой о ней так никогда бы не написал.

И вот его дивная песнь, почти гимн льется  над бескрайними просторами по всей стране. В том, что  Игорь встречался с Лесным царем и был им отмечен, нет никакого сомнения. Только от него может быть такое вдохновение, любовь к лесу. А бог лесов Велес был покровителем поэтов и музыкантов. Кстати, об этом есть и лирическое свидетельство

Великий Пан - божество леса

Какая глушь... Откуда здесь дома?
Сугробом пыльным между стекол вата,
В грязи по горло, эти терема
На белый свет глядят подслеповато.

Здесь русский Пан в кирзовых сапогах
И в телогрейке, прикипевшей к телу,
Траву парную косит на лугах
И крепко выпивает между делом.

Двух черных коз, и белую козу
С загадочными желтыми глазами
Гулять выводит в пьяную росу,
Когда закат горит над образами.

Здесь нет дорог, нет путеводных вех,
Здесь странный мир – прекрасный и убогий...
Здесь доживают свой последний век
Забытые языческие боги

*Пан был не только у греков. В пантеоне древнерусских богов имелся свой Пан Виевич, который состоял в свите Велеса и числился духом болот, хранителем вод и деревьев
http://stihi.ru/2012/12/13/6641

Мы все страшно далеки от этого первозданного мира. Но только люди, отправляющиеся в такие места не на прогулку, те, кого туда пустили духи, потому что пускают они далеко не всех и в 15, и в 21 веке  внезапно  оказываются лицом  к лицу с Лесным царем,  и им открываются вечные тайны бытия. Недаром ведь бродил по глухим лесам и болотам Блок, понимая, что там хранятся все тайны земли русской, но он там оставался чужим, Игорь с рождения не просто в лесу, но и в тайге был своим, он из породы Маугли, а потому так прекрасны стихотворения  таежного цикла

Чернобровая, бобровая, тигровая
Игорь Царев

Чернобровая, бобровая, тигровая,
Комариная, суровая, кедровая,
Из оленьих жил земля дальневосточная.
Если кто-то там и жил, так это - точно я.

Помню пади и болота с пряной тиною,
Глухариную охоту и утиную.
Поднималась на пути щетина трав, густа,
Золотилась паутина в небе августа…

Вечным зовом из-за сопок длился вой ночной.
Жизнь казалась слаще сока вишни войлочной.
Обманув, не извинилась - ох, и вредная!
Лишь тайга не изменилась заповедная.

Те же гуси, вниз глазея, пляшут русскую,
Вертят гузкою над Зеей и Тунгускою,
Чешуей под рыжий сурик злой муксун горит,
Вольно плавая в Уссури, да по Сунгари.

Семенами нас разносит в дали дальние.
Вместе с нами имена исповедальные.
Как шаманы заклинают перед бурей, я
Повторяю: "Бурея, Амур, Даурия!.."

http://stihi.ru/2012/12/13/6641

Чем отличается этот мир от любого другого? Бескрайними, часто непроходимыми лесам, внезапно переходящими в болота.  Человек чужой, случайно  туда попавший, заблудится, закружится мгновенно, не сможет выбраться и вернуться  в поселок,  а если учесть, что расстояния громадные, и там сегодня и медведи,  и тигры  водятся, то участь его окажется плачевной. Тут уж некогда любоваться красотами, живым бы остаться.

Помню пади и болота с пряной тиною,
Глухариную охоту и утиную.
Поднималась на пути щетина трав, густа,
Золотилась паутина в небе августа…

Конечно,  и в столице такие воспоминания не оставляли поэта, тайга манит к себе с невероятной  силой тех, кто там бы, кто жил не один год, кто научился выживать в этих условия. Ясно, что слабакам там просто нет места.

И еще одно наблюдение таежного жителя. Мы   знаем, как стремительно меняется обстановка в городе, можно только дивиться тому, что ничего не меняется там.  Тысячу лет до нас все так стояло, и будет после того, когда мы покинем мир, и души наших предков остаются навсегда там, в привычном для них мире. Там живут древние боги.

Те же гуси, вниз глазея, пляшут русскую,
Вертят гузкою над Зеей и Тунгускою,
Чешуей под рыжий сурик злой муксун горит,
Вольно плавая в Уссури, да по Сунгари.

Былины и сказания, древние книги сохранились именно там, ведь и кумиров языческих богов уносили в непроходимые болота, чтобы они сохранились, туда не было хода монахам, и тем, кто отрекся от своих богов, а потому все знания и мудрость, а это поэт сразу чувствует, остаются там, пока за ними не придет кто-то свой.

Я и прежде говорила много раз о том, что  мир мужчин всегда делился на  воинов и волхвов. Большинство из поэтов Царевского круга относятся все-таки к воинам, и только немногие пришли в мир с запасом высших знаний, чтобы передать их всем остальным. То, что Игорь из породы Волхвов, этого древнейшего рода,  отмечается не только в стихотворении  «Великий Пан», ведь Лесной царь показывался только избранным, только Волхвам и был незрим для остальных,  но подтверждение тому есть и в стихотворении «Таежный нож»

Таежный нож
Игорь Царев

Шитый нитью вощеной и цыганской иглой,
От рожденья крещенный паровозною мглой,
И на вид не калека, и характер не шелк,
Я из прошлого века далеко не ушел.

Городские Рамсторы обхожу не кляня,
Пусть иные просторы поминают меня,
Где помятая фляжка на солдатском ремне
И собачья упряжка привязались ко мне.

О подножье Хингана, на таежном току,
Будто ножик жигана заточил я строку:
Ненавязчиво брезжит рукодельная медь,
Но до крови обрежет, если тронуть посметь.

...И быть может, быть может, этак лет через "...тцать"
Кто-то вынет мой ножик колбасы покромсать
И, добрея от хмеля, чертыхнется в душе:
Вот, ведь, раньше умели! Так не точат уже...
http://stihi.ru/2010/10/07/6074

Мало того, что и сам он оставался всегда своим в подмосковном ли лесу или в дальневосточной тайге, но он наделен талантом слагать  песни

О подножье Хингана, на таежном току,
Будто ножик жигана заточил я строку:

Но где-то в тайге остается нож – а это  особый предмет, который кроме прямого назначения, всегда  участвовал в магических действиях. И колдун, отправляясь в лес, для того, чтобы обернуться в зверя или птицу должен был воткнуть  в пень старого дерева такой вот нож, чтобы совершить магический обряд, а потом к нему вернуться…
Он остается  и после ухода  хозяина все таким же грозным оружием и знаком волхва, которому не обойтись в лесу без старинного ножа. А вот и документальное свидетельство из той жизни молодого Мастера:

Игорь Царев

Я был нахален и проворен,
Когда нехитрую уду
Забрасывал в амурском створе
Беспечной рыбе на беду.
Гулял и в Тынде, и в Сучане,
Где тонкогубая заря
В заиндевевшем лунном чане
Варила кашу января.
Ел оленину в Салехарде,
Пил над Надымом звездный дым,
Где наугад, а где по карте
Судьбы накручивал следы.
Пренебрегал дешевым флиртом,
Хотя, бывало, и грешил.
Чистейшим медицинским спиртом
Врачуя пролежни души,
Прошел чухонский край и Кольский,
Искал отдушину в стихах,
Меня учил гитаре Дольский
В холодном питерском ДК.
На скалах Сикачи-Аляна,
По берегам большой воды
Моих ночевок и стоянок
Поныне теплятся следы…

Пусть я давно москвич бессрочный,
Горжусь, что прыть мою кляня,
Весь гнус тайги дальневосточной
Считает кровником меня.
http://stihi.ru/2005/06/28-653

В этом стихотворении кроме обычного раздолья, есть одна важная деталь: поэт упоминает гиблые места, где были когда-то лагеря для политических заключенных, там  погибли очень многие писатели, поэты, музыканты, и в частности там затерялся и погиб О. Мандельштам

Гулял и в Тынде, и в Сучане,
Где тонкогубая заря
В заиндевевшем лунном чане
Варила кашу января.

Мастер показывает нам насколько свободно и вольно он чувствует себя в этих местах, ставших для него родным домом. Он не шутит  и не преувеличивает, когда говорит о том, что прошел всю нашу страну. Во многом это похоже  странствия Гумилева, и можно не сомневаться в том, что  в таких местах было так же дико и опасно, как  в не открытой еще европейцами Африке.

Ел оленину в Салехарде,
Пил над Надымом звездный дым,
Где наугад, а где по карте
Судьбы накручивал следы.

Сегодня, когда мы все готовы убежать на край света, в какую-то южноамериканскую  глушь, многие ли, ну если они не геологи или военные, смогли бы так просто написать  о путешествиях по своей стране? И весь  этот дивный мир остался в душе поэта, в его стихах.

На скалах Сикачи-Аляна,
По берегам большой воды
Моих ночевок и стоянок
Поныне теплятся следы…

Если   Высоцкий был близок людям самых разных профессий и сословий, потому что  воплощал их образы  в ролях и песнях, то Игорь Царев был близок людям в самых разных городах, чей мир не ограничился только столицей и ее кольцевой дорогой. А это оказывается для Поэта невероятно важно.

Именно так случилось и при нашем первом знакомстве. Как только прозвучало стихотворение «Тобол»,  я сразу поняла, что Мастер  был  здесь, у нас в Сибири, он все это видел и почувствовал, так в один миг и сделался  родным, и появилось доверие и ко всем остальным его стихотворениям, захотелось прочитать все, что им было написано.  Да и в рецензии  вдруг читаешь такое:

А! Сибирская душа! Тогда понятно. Я сам родом с Дальнего Востока. Родившиеся за Уралом особую метку имеют. Их почти всегда опознать можно :)
Игорь Царев 24.09.2010 19:53

А на самом деле, в чем отличие  сибиряков от всего остального народа? Сюда, еще в эпоху крепостного права уходили все,  кто не собирался жить под его гнетом, здесь было больше возможностей для деятельных людей и значительно меньше чиновников и бездельников. И люди выжили и закалились в суровых условиях. Здесь была особая мораль и сердечные отношения. Простой пример, заключенный  Достоевский бывал  в доме генерал-губернатора, да и ссыльные декабристы чувствовали себя совсем не так уж скверное, как принято думать. А те, кто не был наказан и сослан и вовсе могли спокойно жить в этом мире, не имея представления о рабстве и столичных унижениях

Вот  и в стихотворении Игоря, посвященном Тоболу, говорится  о том же самом:
 
Тобол
Игорь Царев

На Тоболе край соболий, а не купишь воротник.
Заболоченное поле, заколоченный рудник...
Но, гляди-ка, выживают, лиху воли не дают,
Бабы что-то вышивают, мужики на что-то пьют.

Допотопная дрезина. Керосиновый дымок.
На пробое магазина зацелованный замок.
У крыльца в кирзовых чунях три угрюмых варнака -
Два пра-правнука Кучума и потомок Ермака.

Без копеечки в кармане ждут завмага чуть дыша:
Иногда ведь тетя Маня похмеляет без гроша!
Кто рискнет такую веру развенчать и низвести,
Тот не мерил эту меру и не пробовал нести.

Вымыл дождь со дна овражка всю историю к ногам:
Комиссарскую фуражку, да колчаковский наган...
А поодаль ржавой цацкой - арестантская баржа,
Что еще при власти царской не дошла до Иртыша...

Ну, и хватит о Тоболе и сибирском кураже.
Кто наелся здешней воли, не изменится уже.
Вот и снова стынут реки, осыпается листва
Даже в двадцать первом веке от Христова Рождества.

http://stihi.ru/2010/12/16/8802

Да и вообще, чтобы узнать Россию и русский народ, его быт и культуру, конечно, нужно  оторваться даже от средней полосы и переехать хотя бы Урал, а потом через Сибирь добраться до Дальнего Востока. Именно такой вояж предпринял недавно  популярный писатель Пауло Коэльо,  а вот Игорь Царев двигался в обратном направлении по родной стране, и то, что он видел у нас в Сибири, не было для него экзотикой

На Тоболе край соболий, а не купишь воротник.
Заболоченное поле, заколоченный рудник...
Но, гляди-ка, выживают, лиху воли не дают,
Бабы что-то вышивают, мужики на что-то пьют

Но если жизнь в большом городе не так уж и отличается от столичной, то в глубинке, конечно контрасты огромные, только там есть своя прелесть, свой неповторимый уклад, сибирская деревня вмещает в себя людей  самых разных национальностей, которые столетиями привыкли жить в  мире, не делясь на своих и чужих.

У крыльца в кирзовых чунях три угрюмых варнака -
Два пра-правнука Кучума и потомок Ермака.

Кстати, очень точно отмечено, пришельцы сумели  примириться  с местным населением. Они так и живут на бескрайних просторах, наверное, помня о том, что и древние князья часто звали соседей-кочевников в дружину, чтобы сражаться со своими братьями, увы.  А в душах людей мало что меняется. Князь Мстислав Красивый, старший брат Ярослава Мудрого,  был дружен со степными ханами, а многие и  женились на их дочерях, чтобы заключить выгодный  союз.

Игорь очень точно замечает, как сошлись в одном месте самые разные веры, какой след оставила здесь проклятая  гражданская война:

Вымыл дождь со дна овражка всю историю к ногам:
Комиссарскую фуражку, да колчаковский наган...
А поодаль ржавой цацкой - арестантская баржа,
Что еще при власти царской не дошла до Иртыша...

Каждый человек помнит и любит  свою малую Родину  – будь то сказочный Ужгород,  таинственный Львов, дивный Хабаровск на краю земли,  или Омск в центре Западной  Сибири. Мы все разные,  одинаковыми, как близнецы,  нас делает только столица. Там мы  стараемся как можно быстрее избавиться  от индивидуальности. Зная, что  она презирает все говоры, наречия, акценты. Но может ли она полностью  поработить, подчинить себе человека, который волен и сам черт ему не брат?

Вот об этом и говорит нам Игорь Царев в своей  таежной заповедной сказке

Ну, и хватит о Тоболе и сибирском кураже.
Кто наелся здешней воли, не изменится уже.

Нет,  асфальт города никогда не заменит этих просторов, вольных нравов, а Маугли, когда-то ушедший к людям, все время будет тосковать по своему лесу, и миру, который был ближе и дороже остальных миров.

Поэт и сам признается, что он давно уже столичный житель, но вдруг откуда-то прорывается  « Северная песня», да еще как звучит, как еще недавно  звучала над Тоболом, и так проносится над она над всем нашим необъятным миром, над теми местами, куда ступала нога поэта, волхва, Мастера Игоря Царева.

Северная песня

Над Печорой ночь глухая -
Злым угаром из печи.
Заскучали вертухаи,
Лесорубы и бичи.
И уже не понарошку
Проклиная Севера,
Под моченую морошку
И печеную картошку
Пьют с утра и до утра.

А по небу над Онегой,
Как разлившийся мазут,
Тучи грузные от снега
Черной ветошью ползут,
И беспутная морока
Укатала старый ЗИЛ...
Ведь не всякий путь от Бога,
А особенно дорога
По архангельской грязи.

Здесь не Ялта и не Сочи.
Даже, скажем, не Чита.
И народец, между прочим,
Тем, кто в Сочи — не чета:
Не архангелы, конечно,
Пьют в архангельской глуши,
Но по всем законам здешним
Помогать таким же грешным
Им - отрада для души.

Аты-баты, все дебаты
Прекращая до поры,
Взяли слеги и лопаты,
Разобрали топоры,
Пошутили: «Ты ж не катер!»,
Приподняли целиком,
Отнесли к надежной гати -
И опять машина катит
С ветерком и матерком.

И уже иной виною
Ощущается гульба
Там, где Северной Двиною
Причащается судьба,
Где любви - на рваный рубль,
А на тысячу – тоски,
Где печные воют трубы
И гуляют лесорубы,
Как по скулам желваки.

http://stihi.ru/2008/03/19/1209

Север, Архангельский край –Соловки, ставшие пугалом для героев романа века и самого Булгакова, неожиданно  снова вернулись в этой дивной песне, и уже не так все страшно, а скорее немного грустно
И беспутная морока
Укатала старый ЗИЛ...
Ведь не всякий путь от Бога,
А особенно дорога
По архангельской грязи.

Но чем отличается Север от Дальнего Востока и Сибири?
 
Там действительно одни сплошные лагеря, скопление людей, выброшенных из привычного мира, они здесь даже  не живут, а отбывают срок  или работают, те, кто хотели заработать побольше. А потому жизнь во все времена тяжела и  беспросветна, да и души мучеников витают над ними,  и  радости в суровом крае не прибавляют.

А вот строки, за которые люди, там живущие должны поставить памятник поэту, наверное, никто  и никогда не говорил о них так:

Здесь не Ялта и не Сочи.
Даже, скажем, не Чита.
И народец, между прочим,
Тем, кто в Сочи — не чета:
Не архангелы, конечно,
Пьют в архангельской глуши,
Но по всем законам здешним
Помогать таким же грешным
Им - отрада для души.

Так вдруг начинает звучать эта Северная песня, она превращается в гимн суровым, но надежным людям, о которых в свое время, надрываясь, хрипел В.Высоцкий.

Игорь Царев рассуждает о них негромко, спокойно, но от этого его слова становятся весомее и искреннее. А таёжная сага перерастает в сагу обо  всей России. Но о чем же еще должен говорить с нами поэт - хранитель вечной мудрости.

Игорь так долго рассказывал нам о красотах нашего мира, и вдруг я раскрываю стихотворение, где в этот мир четко вписана и его собственная судьба, варианты судьбы, кем и где он мог бы стать при определенных условиях. И это действительно эпохально получается.  Вот  этим монологом и можно  завершить таежную сагу Мастера. Он приходит в столицу, чтобы подарить нам свои восхитительные строки, свои книги, распахнуть двери  в свой великолепный  мир.

Чем больше погружаюсь в творчество Игоря, тем больше понимаю, что его берегли для нас  Царь Морской, Лесной Царь и Домовой, конечно, под управлением Богини Лады, ведь он  был там, где доживают свой век «забытые языческие боги»

Я мог бы...
Игорь Царев

Я мог бы лежать на афганской меже,
Убитый и всеми забытый уже.
И мог бы, судьбу окликая: «Мадам,
Позвольте, я Вам поднесу чемодан!»,
В Чите под перроном похмельный «боржом»
По-братски делить с привокзальным бомжом...

Я мог бы калымить в тобольской глуши,
Где хуже медведей тифозные вши;
Тяжелым кайлом натирая ребро,
Под Нерчинском в штольне рубить серебро
Я мог бы... Но жизнь, изгибаясь дугой,
По-барски дарила и шанс, и другой.

Иные галеры - иной переплет.
И вновь под ногами старательский лед:
В словесной руде пробиваюсь пером -
Меня подгоняет читинский перрон
И тот, кто остался лежать на меже,
Убитый и всеми забытый уже.
http://stihi.ru/2008/03/04/4344