Глава 4. Не случайные случайности

                «Бутылку взял, открыл –
                Вдруг оттуда вылезло
                Чтой-то непотребное,
                Может быть, зелёный змий,
                А может – крокодил…
                …Тут мужик поклоны бьёт,
                Отвечает вежливо:
                «Я не вор и не шпиён,
                Я, ва-аще-то, дух…»
                В.Высоцкий.

Да, Фокин, ища купола средь развалин,
Имел Экселенца приказ.
Искал он по спутнику, так бы сказали,
«Пиропу» свой тайный «алмаз».
Не спрятать вам ту энергоустановку,
«Развалины» ток подают
Тому, что под ними запрятано ловко,
Тот тайный «матрёшек» приют.
А что там внизу – не сказал ему Руди,
Понятия сам не имел,
Но сообразить, кто же нужен-то будет,
Найдя, Фокин всё же сумел.
И не было «чувства шестого» у Бори,
А знал лишь: «Чтоб не разгласил
Об этой находке, себе же на горе,
Коль помощь бы он запросил».
Не перебирал он, кто там к порученью
Рудольфа быть мог привлечён,
Он знал одного, кто способен решенье
Принять – Боре  нужен КОМКОН:
В КОМКОНе Рудольф – самый главный начальник,
Кому лично он подчинён
И чьим порученьем на поиск на дольний
С командой направлен был он;
В КОМКОНе Максим был начальник отдела,
Что ведал такими ЧП.
Так что до Юркольцина нету и дела
Борису на этой тропе.
Поэтому Боря и не сомневался,
Что тайну свою соблюдёт.
И информатолога он добивался,
И знал, что искомый – придёт.
Но тут, как на грех, нет ему ни Максима,
И нету Рудольфа ему.
Дежурный решенье не примет, вестимо,
Заданье не даст никому.
Естественно, звонит в отдел специальный.
И видит он вдруг пред собой:
В экране Инспектор сидит Генеральный
С брезгливою нижней губой.
Дежурный, естественно же, растерялся.
Юркольцин на помощь пришёл
И мягонько так поинтересовался:
Какой случай к встрече привёл?
Дежурный, в растерянности, чуть запнулся,
Случайную встречу кляня.
А тот  снисходительно так усмехнулся:
«Ого! Тайны здесь от меня?
– Да нет, почему? Просто Фокин доносит,
Что он раскопать что-то смог
И информатолога лучшего просит,
Чтоб в этих раскопках помог…»

Они по работе встречалися лично,
Юркольцин и Фокин наш. Но
ЧЕЙ Фокин сотрудник знал Гений отлично
И знал он Бориса давно.
И так же у Гения есть и причина
«Нелестного мненья» о нём:
Такой неприступный был Боря мужчина,
«Твердей» не найдёшь днём с огнём!
И были напрасными все ухищренья,
Как Борю Лукич вербовал.
В «торговые» он не вступал словопренья,
Атаки его отбивал.
Рудольфа когда выполнял порученья,
Был предан ему до конца,
В работу включался до самозабвенья,
Преград нету для молодца.
И Гене не трудно уже догадаться,
Услыша фамилью его,
Что дело Быкоцкого может касаться
И тайна то, кроме всего.
Спецкодом поэтому он объясниться
Подробнее просит его,
Чтоб выиграть время и подсуетиться:
Блеркома послать своего.

Читая ответ, что подписывал Гений,
Досадливо крякнул Борис:
К Юркольцину он не скрывал подозрений
И знал, как хитёр этот лис.
И Фокин не дал никаких объяснений,
Сказав, что увидит он сам.
Надеялся он, что не пустится Гений
К находке, к «чужим небесам».
Ведь Гению ехать туда невозможно,
Светить интерес свой к делам.
Но если б то не было неосторожно,
Охотно помчался бы сам.
Не должен Рудольф знать, что насторожился
Юркольцин – и взять то в расчёт.
Вот так Ван Блерком у него очутился,
Отправившись в этот полёт.
И то, что Блерком «оказался» дзюистом,
Гозанова близким дружком –
Является нам подтверждением чистым:
ЕДИНСТВЕННЫМ  был Ван Блерком.
Юркольцин в делах ведь не терпит случая,
Но выбора он не имел:
Ведь кадровый голод мы Гения знаем,
Кто был там, тот и полетел.
Работал лишь тот по заданиям Гены,
Кто в сети попал Лукича.
Дай бог, чтоб хватило и обыкновенных,
Тут не до «царёва плеча».
Всех проще ж «на славы крюк» к ним попадался
Дзюистик на поприще том.
Дзюистом поэтому и «оказался»
Тот Ван пресловутый Блерком.

Блерком, в эйфории от этой находки,
Увиденных этих чудес,
Подробно об этом и выболтал в сводке,
Болтливости точит же бес!
И текстом открытым в эфир сообщает
Об этой находке ребят,
И что «Саркофаг» там собой представляет,
И что там за «блямбы» лежат.
Дзюист же КОМКОНы всегда ненавидит,
Гозанову хоть и не друг.
Секретов дзюист никогда не увидит
В событьях, что видит вокруг.
И «враг номер раз» Экселенц в целом свете
Дзюисту, с запретом его.
Они по ответственности – чисто дети,
Трепаться – в крови у него.
Поэтому в голову парню не встало –
Секретничал чтобы Блерком.
И тайна открыто в эфир прозвучала:
Ведь не был же рядом КОМКОН!
А то, что задание то – под секретом,
Геннадий не мог намекнуть,
Чтоб не проболтался дзюист и об этом,
«Потише чтоб был» как-нибудь.
Куда там! Не только тогда б о находке
В эфир разболтало трепло,
Но факт про секретность бы выболтал в сводке,
Дзюиста б сильней разожгло.
И что рассекретилась тайна случайно,
«Рвал волосы Гений свои»:
За ЛИЧНОЕ пользованье этой тайной
Ему осложнил он «бои».
Ведь он моментально про «блямбы» всё понял:
Одна ж у него уже есть.
«Проклятый болтун шум напрасно здесь поднял.
Ну как мне такое учесть?!»

Да, если б у Бори не было обломов –
Юркольцин встрять не поспешил, –
То не было бы никаких там Блеркомов
И Руди всё сам бы решил.
Но волею случая, как я отметил,
Геннадий про клад тот узнал –
И сам же находку ту и рассекретил
Тем, что Ван Блеркома послал.
И этим лишил ту находку секретно
Использовать и «тетрархат».
И Фокин Борис за «прокол» свой конкретный
С Блеркомом и сам был не рад.
Усилий не мало к сокрытью секрета
Потом Экселенц приложил,
Не распространилася тайна чтоб эта,
Круг лиц чтобы узеньким был.
«Закрыть» Комитет этот по «Саркофагу» –
Вот максимум, что мог создать.
И взял полномочья: секретну бумагу
Об этих делах всех собрать.
И те документы свои, по науке,
Как ока зеницу хранил:
Бумаг не касались чужие чтоб руки
И чтоб ни один не уплыл.
Да, тем, что Блерком «Саркофаг» рассекретил,
Рудольф был весьма удручён.
И вёл он борьбу невидимкою в свете,
И силы прикладывал он.

А что же Блерком? Почему он открыто
Об этой находке вскричал
В эфире сначала, дзюист позабытый,
А после – упорно молчал?
«Вскричал» потому он, что Умник-учитель
«Себе на уме» был и с ним
И тайно не раскрыл. И дзюист-«обличитель»
Рванул с заявленьем таким. 
«Молчал» потому, что под пристальным взглядом
Юркольцина понял Блерком,
Кого он задел. И хоть были и рядом,
Ему не сказал ни о чём.
Представил он, видно, себе на минутку,
Что будет, коль этот Блерком
Узнает про всё. Ведь болтун этот жуткий
Раззвонит о деле таком.
И только сказал: «Не хотите расстаться
Вы с «жизнью» в отделе своём?
Советую вам от всего отпираться:
«Ошибочку сделал Блерком!».»
Решений поспешных и крайне опасных
Не делал тот чуткий волчок:
«Посмотрим, что дальше». А то ведь напрасно
Себя обнаружить он мог.

Как только Толстушкин «вернулся с дуэли»,
Он срочно на Землю послал
Махнева Витю. И тот в самом деле
Науке устроил скандал.
Сотрудник Витюшин, под маской Эйнштейна,
Чтоб крепче крутить тот скандал,
В земле полноводного, мутного Рейна
«Столицу» свою основал.
И выбросив знания древнего грека,
Сей шустрый научный корнет
Всю физику нашу двадцатого века
В тупик затолкал на сто лет.
И этим деяньем стальную плотину
«Матрёшкам» он соорудил.
Вот так Аполлон Мирозданья картину
В обломки наук превратил.
Узнавши про это, месье Ленуалло
Поспешно садится за стол
И пишет «инструкцию» нам для начала
(Которую я и прочёл).
О том, что нашли «Саркофаг», он не знает.
И дело стремясь упредить,
Он нам «раззиповку» скорее включает,
Могли чтоб в каверне мы жить.
И «первый митоз клетки те совершили» –
Началось строительство душ.
И Рому события поторопили:
«Достаточно ползать, как уж!»
И ночью Амвросия он «навещает».
И там, предъявивши приказ
КОМКОНа, он камеры три забирает,
Оставив модель про запас.   

Один инженер если сделает дело,
То значит, найдётся другой,
Который его разгадает умело
Учёной своей головой.
Маргаков тех камер идею вначале,
Сперва, превращает в расчёт.
Потом Иванталь воплощает «в металле»
И двигает дело вперёд.
Но жив д’Юмадон, что с конструкцией этой
По принципу так же знаком.
И Жилину он помогает ответы
Найти в «Саркофаге» самом.
И вот, когда души сии в «Саркофаге»
Созрели и вышли на свет,
Роман «попросил» с Ленуаллы бумаги,
Чтоб дал за «матрёшек» ответ.
Припёртый к стене «детонатором» нашим,
А так же моделью его,
Сознался Ильич, что «сварил эту кашу»,
На радость врага своего.
И выдал он справку, что мы – матрикаты,
Что лично он нас создавал,
Программу-заданье писал для ребяток,
Кодировал, «шафлинговал».
И справку забрав, «прописали» в КОМКОНе,
И выдали нам документ,
Который был кадровиком узаконен
И этим закрыт инцидент.

И стали мы жить-поживать в «интернате».
События ж шли чередом.
Был наш «Саркофаг» в Инвентарной палате
Расписан с немалым трудом
И сдан на храненье в Музей Управленья,
Наине Уранне в удел.
Музей у Вязанского был в подчиненье,
Ключами он лично владел.
Любому был наш «Саркофаг» тот доступен:
Заявку напишет отдел,
Программу КОМКОН, с той заявкою вкупе,
Подпишет – работай, пострел!
И этим воспользовался Ленуалло.
Вязанского он застращал
«Подкидышами» – и ему подписал он
Заявочку, чтоб посещал
Его Иванталь этот зал «Саркофага».
И сам чтоб в КОМКОН он сходил,
Оформил бы ценную эту бумагу.
КОМКОН ему всё утвердил.
Придя, Иванталь взял один «детонатор»,
Который был ближе всего,
И вставил его в «Саркофаг» воровато,
Программу стереть чтоб его.
Увы, не предвидел всего жулик ловкий:
Тот блок, что программу включал,
Сблокирован был с механизмом страховки –
Так он и его «поломал».
И вот матрикат («Эдна Ласко») распался,
Оставив лишь эмбриофор –
Души сей «скелет», тот, на чём закреплялся
Всех блоков идейных набор
(Блок аксиоматики, ну, и другие).
Когда ж «Эдна Ласко» пропал,
Проверили «блямбы». Целы – кто живые,
Один только кто-то взломал.
Виновных, конечно, не долго искали:
В КОМКОНе ж заявочка есть.
Они же легенду свою рассказали –
Зачем было опыт провесть.
Тогда Экселенц и добился решенья
Совета, чтоб все запретить
Здесь опыты. Только с его разрешенья
Те опыты лишь проводить,
Поскольку они – «преждевременны, значит».
(Конечно! Ведь нас же нашли
Пораньше того, кто «машинку» заначил
В такой подпространства дали!)
И Жилин забрал и модель Ленуаллы.
И с камерами заодно
Разрушил. И акт был составлен не малый,
Где всё перечислил умно.
Рудольф, уделяя «матрёшкам» вниманье,
Активность во всём проявлял.
Используя всё Экселенца влиянье,
Усилия он направлял
На то, чтобы вырвать из-под Комитета
«Подкидыша» хоть одного.
Идея ж отчаянно-смелая эта
Родилася не у него.
Идею, чтобы запустить матрикатов
«Родил» горбоносый Роман:
«Узнаем, мол, ждали каких результатов
И этим развеем туман».

За дело психологов из Комитета
Взялася там группа одна.
Толстушкин и Горбиков – вот группа эта,
Во всё посвящённа до дна.
Круг лиц неширокий, кто был кандидатом
В те чёрные, горькие дни
На то, чтобы стать здесь затем матрикатом,
Расчислили тихо они.
Вербованных же «засекли», как сказали
Те двое признанье одно.
Другое – явление есть, что назвали
«Серебряным веком» давно.
Толстушкин, что был главным русским поэтом,
Внимательно очень следил
За теми творцами культуры. При этом
Он дружбу со всеми водил.
Про них Феб сказать мог бы определённо:
Сотрудники всё не его,
А так, всё «безденежные это доны»,
Но знал из них кое-кого.
Гозанов хотя б. По делам Михаила
Он Лермочкина был «казнён».
И Пушкин приветил его терпеливо,
Хоть Гоголю был удивлён.
И так по деталям и определяли
Они поведения тех
«Подкидыше», КТО был там в оригинале
И с долей большой на успех.
Не думал наш Лермочкин им запираться,
Когда с ним зашёл разговор,
Сказал, как в «матрёшке» его разобраться
И что там был за договор.
А там преспокойный Булат Мцыриджава
«Матрёшкою» Мишиным был.
Он песней с гитарой крепил свою славу
И выдержкой сдерживал пыл.
И вот всё подробно ему рассказали,
Когда к Мцыриджаве пришли.
И пользу они получили в финале,
Тот опыт когда провели.
Булат же в ответ заявил им спокойно:
«Я вычислил это давно.
Магистр в меня всё заложил. И достойно
Смотрю теперь это «кино».»
Пока же трудились они «самостийно»,
Был Руди от дел в стороне:
Пусть выглядит опыт как будто стихийным,
Но тайна сокрыта вполне.
Высокину ж там ничего не сказали
(Гозанова он маторикат).
Володей Высоцким на Землю послали
(Он – тоже мой матричный «брат»).
То был тоже эксперимент: как же этот
Себя матрикат поведёт,
Когда не найдёт на вопросы ответы
И ЧТО про себя он найдёт?
Тем более, что он – Гозанова «братик»,
Который известен вполне,
Характер его отражён в матроикате
И гонор усилен вдвойне!
Других «близнецов» тоже жить к нам послали.
Но тоже из них никому
Историю ихнюю не рассказали,
Живут в темноте. Почему?

Кто нас создавал, тот вложил в основанье
Программу, как совесть для нас.
Она – недоступна. И только сознанье
Влиянью поддастся как раз.
И надо добиться, чтоб это сознанье
В конце оказалось сильней,
Чем совесть-душа, чем Программа-заданье,
Что в нас заложил чародей.
И вот для воздействий на Юру-стажёра
(А равно – и прочих умов),
Рудольф дал «инструкции» двадцать наборов,
Объёмом в двенадцать томов.
Но чтобы «инструкции» разум задели
Ещё до включенья Программ,
И нужно ему, чтоб Программы поспели
С включением – к взрослым годам.
Но если Программа подключит желанья,
А разум ещё не созрел –
Начнёт пусть метаться ОТ НЕПОНИМАНЬЯ,
Чтоб Странник вмешаться успел.
И сразу к «Малянову» мчится «Лидочек»:
– Не думай о том, НЕ ХОЧУ!
– Да что ж в том плохого, мой славный цветочек?
– Не думай, а то закричу!
И сразу Высоцкому а граде Париже
Свидание «лечащий врач»
Назначил. Нельзя будто было поближе!
Теперь вот мотайся, хоть плач!
И этот надзор, этот врач милосердья
«Подкидышу» необходим:
Он – «ВНЕШНЯЯ СОВЕСТЬ» при нашем усердье,
Когда мы чего-то хотим.
Да, «внешнюю совесть» придумал нам Руди,
Страховку в труде и в бою.
Её не имеют нормальные люди,
Что совесть имеют СВОЮ.
Ведь мы же не знаем (в нас тормоза нету!):
Нельзя нам иль можно хотеть
Стихи напечатать, построить ракету,
Кому и что можно нам петь.
Чтоб юность ДУШЕВНАЯ не наложилась
На юность СОЗНАНИЯ в нас,
Натаныч хотел, чтоб Программа включилась
Предельно не скоро. И раз
Ему отвечать за «гостей» поведенье,
То форы добиться хотел,
И выиграть время, ведя наблюденье
За жизнью сознаний и тел.
И коли суметь ВОСПИТАТЬ человека
(«Подкидыш» ли, кто ли другой),
То можно успеть – ну, хотя б за полвека, –
Здесь цели добиться благой:
Для всех безопасней («подкидышу» тоже),
Когда до сознанья его
Дойдёт в зрелом возрасте, как можно позже,
Что он – не от мира сего.
(Поэтому я и «проснулся» так поздно,
Когда мне уж под шестьдесят!
Быкоцкий к делам относился серьёзно,
Все факты о том говорят.)
И чтобы нечаянно к мысли крамольной
Похожей судьбой не толкнуть –
Нас всех разделили: не знаешь – не больно
Идти в одиночку свой путь.
И чтоб затруднить пробужденье Программы,
Чтоб цель моя скрылась во мгле –
Нам запрещено (но подспудно, не прямо!)
КАК ХОЧЕТСЯ «ЖИТЬ на Земле».
И фраз этих смысл поточнее представьте,
Хочу вас, друзья, упредить:
Здесь главный упор не на «Землю» поставьте,
А здесь ударенье на «жить»:
Жить – значит СВОИ претворять все желанья,
Жить – значит ХОТЕТЬ – И  ТВОРИТЬ,
Жить – значит судьбу ВЫБИРАТЬ по сознанью –
Вот в смысле каком это «жить».
Наш жизненный образ преград автоматом
Расставить должён на пути
К стремленью раскрыть, как устроен там атом,
Иль «формулу счастья» найти.
Для этого всем нам совсем «не земная»
Работа даётся – актёр,
Поэт, балерина, – чтоб «в небе порхая»,
Держали подальше свой взор
От бренной Земли: «Ох и долго же жил ты,
Дружок, в поднебесье своём!
Отбился от нас и людей позабыл ты.
Вглядись: мы всегда так живём».
(Меня лишь «поближе к земле» отпустили.
И то потому лишь, что сам
Рудольф-свет-Натаныч и верный друг Жилин
К своим привязали рукам.)
И нынче вопрос: а насколько удались
Попытки тончайших сих дел?
И вижу ответ: трое уж «отчитались»,
Что Странник и здесь преуспел.

Конечно же, этот надзор бесконечный –
Особенно юным, – тяжёл,
Когда вдруг поймёшь, что ты каторжник вечный,
Куда б ты ни ехал, ни шёл.
И ладно б, когда состояние зэка
Рождало лишь «жалюсный» стих:
Какая опасность здесь от человека?
Поныл под гитару – и стих.
И может не будет он рвать в исступленье
Душевных «серебряных струн»…
А может решиться и на преступленье,
Поскольку родится здесь бунт.
А бунт у «подкидыша» – это опасно:
Что может он, тёмный дзюист?
Куда он энергию бросит – не ясно,
Не ясно, в чём специалист.
И если наставника рядышком нету,
А в смысле терпенья – напряг,
То будет готов обежать всю планету,
Чтоб выяснить, кто ж его враг?
В запале «подкидыш», коль злоба здесь тупо
Толкает, вам может сказать:
«Со мной поступили вы гнусно и глупо,
И я не желаю вас знать!»
И скажет: «Как быть? Подготовлен хоть плохо,
Но я же на свете живу!
Куда же мне деться? Дурная эпоха
Ведь здесь не во сне – наяву.»
И скажет: «Меня преждевременно в кашу
Втравили – и бросили тут.
Что ж, я вам устрою. Жизнь мерзкую вашу
Споёт вам безвременный шут…»

«Но что за угроза, скажите на милость,
В артисте каком-то? Зачем
Его так давить? Разве что-то случилось,
Когда здесь он песни пел всем?»
Угроза, конечно, не в данном актёре,
А в страшном разрыве меж тем,
Что может он знать, действуй он на просторе,
И КАК всё применят затем.
Об этом написана книга про «вещи»,
Которые «хищны» для нас.
О явной угрозе той голос их вещий
Поведал нам здесь и сейчас.
Давайте представим такую картину.
Приехал известный артист…
Ну… в Белоголовку. А там половину
Людей представляет дзюист
(Мы с ним знакомы). И вот этот парень,
Желая вниманье привлечь,
Вопрос задаёт свой в учёном угаре
(А чёрные кудри – до плеч!):
«Товарищ артист! Спорим мы, эмэнэсы,
Скажите вы нам НАУГАД.
О звёздных скопленьях у нас интересы,
И спорим мы пять лет подряд.
Есть в небе у нас шаровые скопленья,
Мы видим их два или три.
Не можем мы к ним подобрать уравненья:
Что держит их там ИЗНУТРИ?
…Что может артист знать о небе том звёздном?
Заумная тема – не та.
А он вдруг замолкнет – и скажет серьёзно:
«По-моему… там пустота…»
 И в юных Маляновых ошеломленье:
Идеи ни разу такой
Они не терзали в своих обсужденьях.
«Хм… «там пустота»… Да постой!...»
И мысль молодая в погоню пустилась
За этой подсказкой «пустой».
И новых гипотез лавина открылась,
Слагаясь в теории строй.
И вот институт загудел, закрутился,
И опыта жаждет страна,
И он подготовлен, экран засветился –
И… «Бац! И потом – тишина…»