12. Про рак

Когда до осени было пятнадцать дней, доктора сказали, — завтра лучше не будет.
Надо быть уверенней и сильней… Носили воду в пластиковой посуде,
а она скулила, как плачут псы взаперти, обо всем своем небудущем сожалея,
и плита, давно лежащая на груди, становилась тяжелее. И тяжелее.

У нее был мальчик, выпавший с первым снегом. Но потом вернулся. Выдержал до конца.
И пока ходила — радовался побегам, а потом стирал слезинки с ее лица.
И она — с его. Потом отключились руки.
Он уехал к ней и с ней разделил кровать,
успокаивал по ночам, облегчая муки, не давал сдаваться, плакать и умирать.

Рождество. Морозы были по минус сорок, но она смотрела только из-за окна.
И ослепла. Метастазы пошли в подкорок, на глаза упала мутная пелена.

Через пятеро суток боли, в последних числах, под куранты зачем-то снова пыталась встать.
Осознала, что загадывать нету смысла.
Поняла, что не умеет уже мечтать.

Бесконечные иголки, штифты и трубки, терапия, рвота, капельницы и сны,
Ни слова, ни сожаления, ни поступки не помогут дожить до первого дня весны.
Никогда не поздно все начинать сначала, только если ты еще не пришел к концу.
И она не причитала и не кричала, а сказала через ломкую хрипотцу:

«Я люблю тебя. Прости, что все время плохо. Принеси, пожалуйста, сока или воды».
Он погладил ее по носу. Четыре вдоха. «Мы не будем пасовать из-за ерунды».

Он ушел.

И она пошла, замирая слепо. Но любовь верна, доверчива и ясна.

Он вернется к ней со стаканом воды на небо.


Все, конечно, будет.

И будет опять
Весна.