Смерть Лорки

(по мотивам моего поста о нём в ЖЖ:
http://nmkravchenko.livejournal.com/104403.html)


 Поэт не видит, но провидит.
 Сбылись пророчества из сна.
 Он близорук и безобиден,
 Но даль веков ему ясна. 

 "Рекою душа играла
 Под синей ночною кровлей.
 А время на циферблатах
 Уже истекало кровью."

 Фашисты ворвались в Гранаду,
 И чёрные настали дни.
 Как крикнуть хочется: "Не надо!
 Помилуй, Бог, повремени. . . " 

 Друзья уехать призывали.
 Он улыбался им в ответ:
 "Поэтов же не убивают.
 Ведь я не воин, а поэт." 

 "Поэтов ведь не убивают"…
 О благовест наивных слов!
 Они с поэтов начинают!
 (Васильев, Клюев, Гумилёв...) 

 Как много было версий всяких
 "Случайной" гибели певца.
 Тогда фашистские писаки
 Их выдвигали без конца. 

 Несчастный случай, пуля-дура
 Настигла где-то на пути,
 Завистник от литературы
 Любви народа не простил, 

 Убили нищие крестьяне
 (месть за отца: "богач – батрак").
 Страна погрязла в том обмане.
 Но это было всё не так. 

 Он был убит в глухом овраге.
 И вся в крови была заря.
 Ему сказали: едут в лагерь.
 Его убили втихаря. 

 Кто дал команду на аферу,
 Какая мразь могла посметь?!
 …И улыбался он шофёру,
 Который вёз его на смерть. 

 "Я прошу всего только руку,
 Если можно, раненую руку.
 Я прошу всего только руку,
 Пусть не знать мне ни сна, ни могилы,

Я прошу одну только руку,
 Что меня обмоет и обрядит.
 Я прошу одну эту руку,
 Белое крыло моей смерти." 

 Как он просил всего лишь руку
 В последний час на склоне дня...
 Но в ту предсмертную разлуку
 Над ним глумилась солдатня. 

 И вытворяли с ним такое, –
 Лютей нет зверя, что двуног, –
 Что даже Кафка, даже Гойя
 В горячке б выдумать не смог. 

 "Если умру я – не закрывайте балкона.
 Дети едят апельсины.
 (Я это вижу с балкона.)
 Жнецы сжинают пшеницу.
 (Я это слышу с балкона.)" 

 Он был расстрелян на рассвете.
 Звериный победил закон.
 Не ели апельсины дети
 И не был приоткрыт балкон. 

 В него стреляли многократно,
 И вся в крови была трава.
 Запомнят палачи злорадно:
 "Большая слишком голова." 

 И что им было, клике дикой,
 Что до того в экстазе зла,
 Что в этой голове великой
 Вся Андалузия жила? 

 И крика эллипсом насквозь
 Пронзило чёрное безмолвье...
 Гранада! Получила кость?!
 Теперь дыши его любовью.

 "Прощаюсь у края дороги.
 Угадывая родное,
 Спешил я на плач далёкий,
 А плакали надо мною.

 Иною, нездешней дорогой
 Уйду с перепутья
 Будить невесёлую память
 О чёрной минуте."

 Вы никогда б не догадались,
 Кто Лорку выдал палачам.
 Иудой был Луис Розалес,
 Кто о любви к нему кричал. 

 Когда-то ученик поэта,
 Он жил в одной квартире с ним.
 Потом издаст его сонеты
 Уже под именем своим. 

 Но жители, в сие не веря,
 Крестились, и в глазах был страх…
 Иуда он или Сальери –
 Да будет проклят его прах. 

 "Когда умру, схороните меня с гитарой
 В речном песке.
 Когда умру...
 В апельсиновой роще старой,
 В любом цветке. 

 Когда умру,
 Стану флюгером я на крыше,
 На ветру.
 Тише...
 Когда умру!" 

 Он схоронить просил с гитарой.
 Никто его не хоронил.
 Лишь строки этой песни старой
 Бродяга-ветер раззвонил: 

 "Если умру я, мама,
 Будут ли знать про это?
 Синие телеграммы
 Ты разошли по свету!" 

 Игра теней, свеченье бликов,
 Серебряная филигрань...
 Гранада! Лорка! Федерико!
 Ты улетел туда, за грань 

 Добра и зла, земли и неба,
 За зоревые рубежи,
 Но где б ты не был, где б ты не был, -
 В душе планеты будешь жить. 

 О, не забвенье, а бессмертье
 Позорный тот расстрел принёс.
 Теперь здесь, в гор глухом предсердье,
 Источник бьёт фонтаном слез. 

 Бурлит вода, как будто криком
 Кричит, и плачет, и поёт
 О чистом сердце Федерико,
 Подстреленном, как птица, влёт.

Подробно о Лорке здесь: http://nmkravchenko.livejournal.com/104403.html