Исторические частушки - 4. Золотой век

Русь веками грабилась –
пытки да палачество.
А теперь обабилась
и пропала начисто.

Волком рыскает Бирон
до рассвета пьяного.
Это села ****ь на трон
Анна Иоанновна.

Анна Иоанновна
да Анна Леопольдовна.
Все, ребята, наново
предано и продано.

Петербург отсель далёк,
сам собой боярится.
Петербургский **здюлёк
скоро не появится.

Вот и кончились Иваны,
перемерли кое-как.
Начались в России Анны,
Катерины и бардак.

Х** из Тайной канцелярии
тянули за муды.
Не иначе отх*ярили
за верные труды.

Х** из Тайной канцелярии
стащили за муды.
Так беднягу отбоярили
шемякины суды.

Мужичонку лупцевали
и цепляли **здюля.
Мимо немцы гарцевали,
говорили: «Ой ля-ля!»

Как на бале-карнавале
гренадера мордовали.
Так проводит немчура
в Петербурге вечера.

Золотого нет запасу
в государевом возу.
И от немца нету спасу
ни на небе, ни внизу.

У царицы фаворит
только деньгами сорит.
Так он годик посорит
и царицу разорит.

Мы Петру – ура, ура,
как уже замечено.
А ведь это от Петра
и пошла неметчина.

Петр бегал к Анне Монс
на любовь да ревность.
Сей галантный по*бонс
нынче – повседневность.

Посадили Лизавету
править гвардии полки.
Вновь начались менуветы,
вновь завились хохолки.

Уродилась Лизавета
лупоглазая в Петра.
И полки ее за это
и подняли на ура.

У царицы Лизаветы
родословная темна.
Но на нужные заветы
опирается она.

Не *уея мы крепчали
что ни век и что ни год.
Мы хотя не англичане –
тоже северный народ.

Растрепал веселый ветер
алы ленты под дугой.
Граф графиню ** в карете,
она дрыгала ногой.

Стала важной и великой
нынче немочка одна.
А ведь Сонькой-Фредерикой
называлася она.

Была Катя ****овита,
мужиков вовсю трясла.
Хоть была не родовита,
ох*енно возросла.

Самодержица России
по-немецки шпрехала.
Ее править попросили,
на *ую приехала.

Катеринушки душа
добротою маялась.
Замочила алкаша,
ни *уя не каялась.

Наша Катенька дружила
со своей свекровкою.
И империи служила
со своей сноровкою.

Муж у Кати – пьяница
типа мозго*ба.
Ей Потемкин нравится
и Орловы – оба.

Знамо, не рыдала
Катя-мужегубка.
Катя не страдала
от того поступка.

Трон хотя и кабала –
Катенька не сохла.
И царила как могла
Фредерика-Софья.

В италийской стороне
есть земля Ломбардия.
Катерина на коне,
а за нею – гвардия.

В жопу пьяного Петра
заперли в сарае.
Катеринушка, пора!
Восседай, Вторая!

Катя Первая дала
как-то осторожно.
А Вторая – та вдова,
им до гроба можно.

Катя Первая дала
как-то осторожно.
А Вторая – та вдова,
та *блась безбожно.

Катя первая пила
и *блась, как кошка.
А вторая и звала
часовых в окошко.

Пред царицей лики, лики,
и в бреду ее ночей
на три ё*аря великих –
пять пылающих очей.

Было Кате не херово,
полыхала – как бутон.
Ее драли два Орлова
и Потёмкин – но потом.

У Потёмкина у Гриши
о*уительный запой.
Ну-ка тише, тише, тише:
он кривой, а не слепой!

Был у Кати Алексей
фаворит России всей.
Ей исполнил Алексис
о*уенный экзерсис.

Кате дух вольтерианский
как же было не понять?!
Календарь григорианский
перелистывала, ****ь.

Был у Кати адюльтер,
бабья ль это скверна?
Лишь один ее Вольтер
понимал, наверно.

Привезли библиотеку
для Вольтеровых смотрин.
Помогала человеку
просвещенная Катрин.

При Потемкине один
в люди выбился мордвин.
Но на море был каков
флотоводец Ушаков!

При Потемкине один
был гигант-простолюдин.
Кто увидел – обмирал:
вот те, на х**, адмирал!

Государыня хотела,
чтобы вставил Ушаков.
Да какое ему дело
до придворных мудаков.

Государынино тело
не попортил Ушаков.
Кабы та бы залетела,
то приплод бы был каков!

Федор Федорыч в трубу
поглядел на море.
«Как-нибудь пер**бу», –
молвил на просторе.

Федор Федорыч Ушак
был здоровый, как лешак.
Как задумывал *бель –
прогибалась корабель.

Где-то за морем огни,
там живут эфенди.
Насто**здили они
Ушакову Феде.

Ушакову не дыша
шпагу сдал Али-паша.
Вот, ребята, был каков
легендарный Ушаков.

Деды, прадеды и отцы,
были вы не мудаки.
На морях первопроходцы
и на суше ходоки.

Наши деды-старики
были на ногу легки.
Полководцы, флотоводцы
да донские казаки.

Что-то ты печален, Гриша,
будто небо в ноябре!
Несвободна видно ниша
при царицыном дворе!

Катерине сшили платье
голубое изо льна.
Чтобы были в нем объятья
голубее, чем волна.

Катерине сшили платье
голубое, как волна.
Отдала подруге Кате,
ибо добрая она.

У царицы много платьев
из атласа да сукна.
Но не в них тоскует Катя
у царицына окна.

Катеринушка-телуха,
не была ты львицею.
Заперла **зду б наглухо
и была б девицею.

На какой бы х** царице
молодые ученицы?
Их величеству с руки
молодцы-ученики!

Вы про то, и мы про то же,
про царицын парадиз.
У нее теперь Платоша
благоверный **здолиз.

Катя долго бы жила,
кабы не здоровье.
За народ **зду рвала,
истекала кровью.

Ё*нет матушка вина,
скушает яичко.
Православная она,
а не католичка.

Подлегала под быка
Катенька коровушкой.
Ей бы мужа на века
да с бычиной кровушкой.

Говорила-то *уево
Катя – да не спросится.
И такое её слово
доходило до сердца.

Наша матушка не клуша,
ей обуза дом родной.
Сын один у ней – Павлуша,
да и то как подкидной.

У владычицы внучок –
бабкина победа.
Хоть один не дурачок,
не в отца, не в деда.

У царицы по субботам
отдыхает инвентарь.
У нее Никита Зотов
домовитый секретарь.

Поспешил Никита Зотов
к государыне в обед.
Там у них разбор полётов
происходит тет-а-тет.

У царицы был окроме
уголок в квартире.
И срала на польском троне
матушка в сортире.

Государыне с утра
х** уже уместен.
Хоть и славен град Петра,
пое*аться не с кем.

У царицы нега в теле,
во влагалище угли.
Ее многие хотели,
да немногие могли.

Разомкнулися щеколды
раззолоченных ворот.
Придержите, дяди, ёлды –
государыня плывёт.

Разомкнулися щеколды
у царицыных ворот.
Придержите, дяди, ёлды,
напугаете народ.

По державе ходит мор –
х*ева холера.
И царице с неких пор
не до кавалера.

Сидит Катя на х**
у Платона Зубова.
Кате родину свою
не видать отсюдова.

Было Кате княжество
от рожденья дадено.
Только это, кажется,
наважденье дядино.

Кабы Катю в Петербург
не примчали кони,
сроду ей не быть бы тут
матушкой в законе.

Кабы Катю с места вдруг
не сорвали кони,
не узнал бы Петербург
****и на иконе.

Был бы Кате дан супруг
в виде человека,
не видал бы Петербург
золотого века.

Тащат матушке пюре
из гусиной печени.
Тут не то, что там в дыре,
в *баной Неметчине.

Наша матушка тучна,
как в Полтаве земли.
Жизнь у матушки скучна
без хорошей *бли.

Регулярные полки
регулярно тешатся.
А у матушки с тоски
регулярно чешется.

Всё в империи плачевно,
тихо только до поры.
Катерина свет Лексевна,
наточи-ка топоры.

Катеринушка Вторая!
Выгляни, старушка!
Там Емелька у сарая,
у Емельки – пушка!

До *уя сегодня в поле
собралось разбойной голи.
До *уя от голытьбы
будет гика и пальбы.

Мало снегу на Покрове,
как морозец ни ударь.
Емельян не царь по крови,
но по духу – государь.

Появился Пугачев,
сделалося шатко.
У царицы да еще б
не упала матка.

На Урале на рассвете
появился Петр Третий.
Будет матушке и впредь
спаться менее на треть.

По степи течет Яик
снеговою кашкой.
Там какой-то х** возник
с царскою замашкой.

Вышла Катя на прошпект:
не слыхать ли крику?!
Подозрительный субъект
ходит по Яику!

Скрылась Катя в будуар,
присмирели слуги.
Кто-то мутит там татар
у нее на юге.

Тащит яйца генерал
к матушке в испуге.
В шапку матушке насрал
казачок на юге.

Пугачев поднял татар,
дело не шутейное.
Прячет в ужасе товар
лавка бакалейная.

Развелося *бачей
у Екатерины.
Народили пугачей
степи да долины.

Полошится Петербург
от гонцовых скачей.
Петушится Оренбург
вольницей казачьей.

У Великой Катерины
лезут перья из перины.
В Оренбурге треснул щит,
вся империя трещит.

Звонари на звоннице
день и ночь мотаются.
Пугачева конницы
по степи шатаются.

Атаман-то Емельян
казачок мятежный.
На него глядит султан
с башни порубежной.

Себя красит Емельян
царскою одеждою.
На него глядит султан
с тайною надеждою.

Самозванец-генерал
разгулялся вольно.
Он *бет седой Урал,
а царице больно.

Ой, да сложится былина
про погибель и бурьян.
В Петербурге – Катерина,
в Оренбурге – Емельян.

В Петербурге – Катерина,
в Оренбурге – Емельян.
Небывалая картина,
о*уительный роман.

Голодуха на поляну
вытолкала зверя.
У народа к Емельяну
до *уя доверья.

На коне сидит бунтарь,
ну какой он, на х**, царь?!
И татарин Салават
для министра маловат.

На станице Зимовейской
обитает дух-смутьян.
Что ни х**  там – царь расейский,
что ни подх*й – атаман.

Шел Емелька на погром
по траве повители.
У него и за бугром
были покровители.

Оренбургские казаки
чертят крест на небеси.
Это турки да поляки
баламутят на Руси.

Ох, и есть у Пугача,
видимо, харизма!
Прут за ним, как саранча,
недруги царизма!

Побежали по степи
розвальни да дровни.
Задрожали на цепи
чёртовы жаровни.

Кажет шапка Пугача
силу и породу.
Алый бархат да парча
нравятся народу.

Атаман насупил бровь,
вольница застыла.
Он детина будь здоров,
за такими – сила.

Атаман насупил бровь:
поглядите, турки!
Будет горя до херов
нынче в Петербурге!

Нынче вольные края
покрывают бурки.
Нынче страху до *уя
стало в Петербурге.

Атаман насупил бровь,
воинство застыло.
Вору алый бархат – кровь,
бурый мех – могила.

У царицы смех да блуд,
на щеках румянец.
Далеко отселе плут,
вор и самозванец.

Атаман, да не божок
степь великую пожег.
Похвалялся, привирал,
напугал седой Урал.

Наша матушка не дура
на войне и на балу.
Есть у матушки культура
даже в *бле на полу.

На Руси нельзя без дыб,
у царицы недосып.
По ее земельке
бегают Емельки.

То ли жар, а то ли сыпь,
боязно маленько.
У царицы недосып –
не шуми, Емелька!

Что-то Катю завело
мимоходом, мельком.
Занимателен зело
казачок Емелька.

На Дону стоит село,
а вокруг земелька.
Ох, волнителен зело
казачок Емелька!

Как царица до зари
напилася пива.
У царицы бунтари
лезут как крапива.

У царицына двора
до хера урону.
Самозванцев до хера
на ее корону.

Генералы утром рано
изловили Емельяна.
Соскочили трубачи,
получили стукачи.

Пугачева стукачи
целовали в губы.
Затрубили трубачи
в полковые трубы.

Генералы утром рано
изловили Емельяна.
Появились трубачи,
оживились *бачи.

Царь-бунтарь произрастал
под кобыльей сисею.
Вот и час его настал
на святую миссию.

Царь-бунтарь произрастал
под кобыльей сисею.
Вот и час его настал
попугать комиссию.

Разбудили палача
среди стужи-вьюги.
Изловили Пугача,
говорят, на юге.

Посадили Емельяна,
как медведя, в клетку.
Прие*али атаману
воровскую метку.

В Петербурге небывало
упилась военщина.
Мужика четвертовала
накануне женщина.

У царицы Ломоносов
не был гостем именин.
Хоть пиит и хоть философ,
да, однако, семьянин.

Мира дивную картину
Ломоносов изучал.
И немецкую скотину
у себя не привечал.

На царицыну вагину
Ломоносов не взирал.
Он свою Екатерину
еле-еле продирал.

На поляне Катарина
«liben Michel», – говорила.
Вдул он ей охально,
сразу стал Михайло.

Ломоносов нынче выпил,
позволял ему царизм.
Морда красная, как вымпел,
кабы был социализм.

До *уя в России малых,
Ломоносов – великан.
И за это, граф Шувалов,
доставай давай стакан.

До *уя в России малых,
Ломоносов – эрудит.
Это граф Иван Шувалов
самолично подтвердит.

Ломоносов был достойный
на Руси авторитет.
Основал в первопрестольной
личный Университет.

Из-за леса, из-за гор
прибыл Ломоносов.
Он принес из Холмогор
до *уя вопросов.

Государыне вассал
делал поучения.
Даже письма ей писал
в умопомрачении.

Всё Радищев побросал
ради путешествия.
Всё писал, писал, писал,
бля, до сумасшествия.

Государынин вассал
как-то книжку написал.
Дескать, мор да нищета, –
хули ждали от шута?!

Государынин вассал
злую книжку написал.
Абсолютную идею
обосрал и обоссал.

На царицыну культуру
свой Радищев *уй забил.
И ранимую натуру
о*уенно оскорбил.

В Петербурге блеск да шик,
молвят все учёно.
Лишь Радищев – бунтовщик
хуже Пугачёва.

Написал Радищев
тоненькую книжку
В ней-то он и сыщет
гробовую крышку.

Написал Радищев
про каких-то нищих.
За такую книжку
и попа – под вышку.

В Питере – ****ища,
у ****ищи – книжка.
Видели – Радищев
выжил из умишка.

Постарела Катя,
разжирела Катя.
Нет полёта в Кате,
Катя – на закате.

Переела Катя
чечевицы сорной.
Ну, а в результате
померла в уборной.

У царицы ум проворный,
целка сломанная.
Померла она в уборной
недоё*анная.