Мураново, парк Памяти погибших детей Беслана и поэ

               
     Приветствую тебя улыбкой, благосклонный читатель! С чудесным днём! Я искрюсь и надеюсь, у тебя тоже полный порядок в делах. Знаешь, а мы замечательно отдохнули на лоне одного из красивейших мест Подмосковья, среди бескрайних Мурановских просторов. Жаль — нас оказалось всего четверо, представляешь, сколько ленивых телом и духом высказали желание поехать, но так и не выбрались к 10 утра на Новослободскую… Ах, знали бы они, какого истинного блаженства, каких незабываемых впечатлений себя лишили, ибо мы побывали там, где воздух и солнце буквально животворят, а у людей чистые сердца и сияющие глаза, каких в Москве днём с огнём поискать…
     О русском литературном гнезде, музее-усадьбе «Мураново» Евгения Абрамовича Баратынского и Фёдора Ивановича Тютчева столько уже говОрено, что нет смысла вдаваться в подробности и повторяться. Да и в Мураново нас очень давно знают, поэтому не удивительно, что хотя в музее и был санитарный день, и мы застали выставленные прямо в траву промытые сияющие на солнце стеклянные витрины, нагрянувших поэтов радушно приняли — сама хранитель художественных фондов Татьяна Петровна Гончарова, оставив неотложные дела, «прогуляла» нас по окрестностям усадьбы.
     Вместе с ней сходили в парк, который не так давно был разбит на месте бывшей деревенской свалки. Представляешь, мощный ключ – святой источник «Барский колодец», из которого столетиями брали и по сиё время берут воду не только местные жители, но и постоянно подъезжающие на машинах москвичи, дальше нёс свои чистые воды… через горы мусора. В голове не укладывается такое кощунственное отношение к святыне! Но это уже в прошлом, не волнуйся, ибо сейчас у источника воздвигнуты освящённые храм-часовня и купальня.
     Ещё в 1878 году в усадьбе Мураново Иваном Федоровичем Тютчевым, сыном поэта, была построена домовая церковь во имя Спаса Нерукотворного. Незадолго до 2000-го года проведена её реставрация, и... возобновилось богослужение. Отец Феофан, едва появившись в усадьбе, взялся за облагораживание окрестностей и, начав буквально с нуля, сотворил невозможное. Этот человек достоин всяческого уважения и восхищения, ибо своим истовым служением и стены непонимания пробивает, и горы двигает.
     Но полной неожиданностью, а точнее сказать — потрясением для нас оказалось то, чему свидетелями стали, когда, войдя на территорию парка, увидели часовни и услышали печальную мелодию. Вдоль дорожек, аккуратно выложенных плиткой, там и тут стояли скамьи с улыбающимися игрушками, и среди всего этого цветного радужного роскошества бегала девочка с новенькой ярко рыжей куклой в руках. Потом девочка положила куклу на бортик фонтана, помахала любимице на прощание рукой и они с мамой ушли в направлении машин. Мы поняли, что кукла отныне будет жить здесь и станет теперь радовать своих новых хозяев.
     Так вот, парк случайно или нет, ибо кто может в полной мере оценить силу воздействия на нашу жизнь Случая, оказался в итоге посвящённым Памяти погибших детей Беслана, ибо совпал по времени с датой страшной трагедии. Мостики над быстрым полноводным ручьём, часовни, стела по всем четырём сторонам которой – ужасающе длинные списки погибших деток, скамейки с бессчётным количеством мягких игрушек, подаренных ушедшим детям сердобольными гостями, и ангелы, ангелы, ангелы повсюду… И висящая в воздухе печальная, пронизывающая до глубины сердца музыка… Неизгладимое впечатление, думаю – на всю жизнь… Как в Хатыни, но там действовали фашисты… Да, неоднозначный выдался день, как и сама наша жизнь... Надо было что-то делать с плачущей душой...
     Склонилась над игрушками, стала поправлять упавшие, и вдруг... оказалось, что пока я не рассадила всех плюшевых зверей и самых разных кукол живописными группами — просто не смогла пойти дальше. И пусть ненадолго, но побыла "руками" до времени ушедших, кожей почувствовав необходимость соединить игрушки в дружеские союзы, чтобы никто не сидел в тоске отдельно от других, ибо знаю — это самая страшная боль, когда ты не в силах ничего изменить и даже просто хоть как-то повлиять на ситуацию. Важнее дружеского участия нет ничего на свете, а человеку это, может, даже нужнее любви. Кто не пережил испытания одиночеством, навряд ли меня поймёт — боль просто непереносимая…
     К слову, когда чуть позже сделала снимок пейзажа, а я, ты знаешь, очень люблю фотографировать небо – увидела запечатлённые на фото несколько выше и дальше облаков внимательные глаза. Вспомнилось – эти же глаза наблюдали за мной в Тарусе, думается, я показывала тебе, дорогой мой читатель, те совершенно случайно перехватившие небесный взгляд потрясшие воображение удивительные кадры, однако — нет, конечно же — нет, ибо тебе было недосуг глянуть, а они едва ли сохранились в памяти фотоаппарата...
     Вернулись мы к источнику, набрали в бутылки кристально чистой воды и отправились назад в усадьбу тем же маршрутом, которым и сто пятьдесят лет назад возили в бочках воду, предназначенную для нужд домочадцев барской усадьбы. И опять мне удивительно повезло — нашла окаменевший коралл в куче гравия, оставленного за ненадобностью у дороги кем-то из новых хозяев жизни, обосновавшихся в этом благословенном краю рядом с литературным гнездом. О, какой дивный по цвету и фактуре оказался фиолетово-розовый ячеистый халцедон! Вот бы ещё к нему отыскать и станок по полировке и резке камня, о чём всю жизнь мечтаю, ибо с детства таскала в дом найденные камешки, аж руки тряслись, когда попадался особо красивый экземпляр...
     Помню, как-то мама, встречая меня из пионерского лагеря, подняла чемодан и изумлённо застыла с чемоданной ручкой в руках – чемодан остался стоять на земле, как пригвождённый. Ибо там лежали сокровища Золотой горки – высокого берега Оки, где я находила разные каменные чудеса вплоть до золотого рога, который благополучно «выбросили» из тумбочки бдительные вожатые и сколько потом ни искала в кустах – так и не нашла сияющий на солнце тяжёлый жёлтый самородок…
     Но отойду-ка я от воспоминаний и вернусь в «Мураново». Татьяна Петровна воодушевлённо, ибо буквально живёт в позапрошлом веке, рассказала нам столько ярких подробностей из жизни обитателей дома, что мы забывали дышать, внимая словам нашего многомудрого гида. С головой погрузившись в далёкую от нашей сумасшедшей действительности удивительно одухотворённую и интеллектуальную среду, напрочь забыв и об обещанном чае, и об ожидающем нас шофёре автобуса, ходили мы из комнаты в комнату, разглядывали бесценные картины и экспонаты, задавали бесчисленные вопросы и на всё получали исчерпывающий ответ хранительницы.
     Потом было чаепитие с чтением стихов и беседой о поэзии. Татьяна Петровна как гостеприимная хозяйка и тут была на своём месте — трепетно заботилась о высоком настрое поэтовых душ даже в таком прозаическом, казалось бы, деле, и мы ни единой секунды не ощущали себя лишёнными внимания и доброй опёки с её стороны.
     Низкий Вам поклон, милая служительница Муз, дай Вам Бог здоровья и всех благ!
     Спасибо всем добрым людям и за парк Памяти, о котором я сейчас рассказала. Если и не придётся тебе, мой дорогой читатель, никогда побывать там, но душой прикоснуться к тому, что видели мы, ты уже, мне думается, смог. Мир дому твоему!
     И новых сотен лет процветания Дому поэтов — русскому литературному гнезду «Мураново»!    

.