Альфред Хейдок. Жучки-оракулы

                ЖУЧКИ-ОРАКУЛЫ
      То, что рассказано здесь, – факты из жизни моего давнего друга, талантливого дальневосточного поэта и журналиста, значительную часть своей жизни проведшего в Китае. Это яркая индивидуальность, вынесшая из бурной жизни неукротимое стремление к свету.
      Много лет тому назад у меня начались звуковые галлюцинации. Я чаще всего слышал два голоса – мужской и женский. Последний особенно запомнился мне своей своеобразной окраской и интонациями.
     Также много лет тому назад однажды я видел сон, весьма запомнившийся: я видел женщину, которую будто бы любил, но в виде статуи.
      И вот как-то (тоже уже давно) мне пришлось говорить по междугородному телефону с В.', с которой я тогда еще был знаком только по письмам и только собирался с ней встретиться. И услышанный мною голос В. сразу же поразил меня идентичностью с тем голосом, что когда-то звучал в моих галлюцинациях.
     А когда я с В. встретился, я не менее был поражен ее сходством с виденной мною когда-то во сне статуей любимой женщины.
      Что это? Случай предвидения? Прозрения?
      * В. - жена рассказчика, с которой он познакомился к концу своей пестрой жизни. - Прим. авт.

     Во времена китайской междоусобицы – это было около 30-х годов – я, направляясь в г. Тяньцзинь, попал в прифронтовую полосу и был захвачен солдатами Фен-ю-сяна. Ночь я просидел в какой-то фанзе вместе с другими арестованными. Судя по всему, утром нас ждал расстрел, если противник наших "хозяев" овладеет деревней: уходя, фенюсяновцы, конечно, прихлопнут арестованных... А бой уже шел неподалеку. Послышалась быстрые близкие выстрелы. Солдаты метались около фанзы. Кто-то кричал, что надо уходить, что надо бросить гранаты в нашу фанзу. "Не брать же всех их с собой!" Положение накалялось.
      Я сидел в углу фанзы с ощущением неотвратимой развязки. В полумраке уже брезжил рассвет – увидел, как по земляному полу фанзы ползло какое-то насекомое. Я наметил мысленную точку на пути насекомого и "загадал": если поползет за точку – все! Если, дойдя до точки, повернет обратно – жизнь!
      Насекомое доползло до "точки". Сердце у меня сжалось – решалась судьба! Вот и "точка". Насекомое постояло, подумало, и вдруг – сердце прямо подпрыгнуло, хотя я и понимал всю абсурдность своих надежд, насекомое решительно повернуло обратно. Словно зачарованный я следил за тем, как оно уползало под какую-то ветошь на полу.

      За стенами фанзы воцарилась тишина, выстрелы затихли. Только где-то вдали слышались какие-то вопли. "Вероятно – рукопашная, – подумал я, и гранаты, пожалуй, не будет!"
      Через час в деревне установилось спокойствие. А кто-то из сердобольных крестьян сбил запоры с двери фанзы. Арестованные беспорядочной толпой ринулись во двор. Там лежало несколько трупов солдат. Обойдя их, я направился к находящейся вблизи железнодорожной станции. Везде сновали военные, но никто меня не остановил – видимо, было не до меня. Через несколько часов поезд повез меня в Тяньцзинь, и, сидя в вагоне, я думал: "Странная случайность! А может, насекомому передавалось мое страстное желание, чтобы оно не пошло за "точку"?"

      И вот второй почти такой же случай с насекомым. Ранним утром я пришел на берег моря с твердым намерением покончить с собой (причины такого решения неважны). Идя по циндаоскому* пляжу, я наметил видневшуюся вдали скалу, с которой было удобно броситься вниз в глубину плескавшегося у скалы моря. Но когда я стал приближаться к избранной скале, на нее вдруг забрался японец в темном домашнем кимоно с длинным удилищем в руке. Подойдя к краю скалы, он забросил удочку в море и присел на корточки, видимо, собираясь надолго предаться ужению.
      Я присел на скамейку невдалеке от скалы и раздраженно смотрел на японца-рыболова. "Вот принесла нелегкая! Не бросаться же в море при нем, еще нырнет за тобою и спасет".
Прошло с полчаса. Я надеялся, что, если не будет здесь клевать, японец уйдет со скалы в поисках другого места. Но он не уходил, хотя я и не видел, чтобы у него была удача.
     Закурив, я смотрел то на японца, то на далекие дымки пароходов, то себе под ноги. И вдруг около ног я увидел какую-то козявку, ползущую параллельно моим ногам. Вспомнилась фанза и насекомое. И я повторил прошлое, загадав: вот тут точка, будет ползти дальше – значит, я смогу осуществить свое трагическое решение, нет – не судьба! Значит – надо жить дальше!
     И опять замерло сердце, когда козявка доползла до точки, и опять, как и тогда, в китайской фанзе, подпрыгнуло: козявка, повертев усиками над "точкой", резко повернулась и поползла назад.
      Я вздохнул, бросил уже благословенный взгляд на японца –если бы не он, я, может быть, лежал бы на морском дне – и, встав со скамейки, отправился в город продолжать жить... Но уже не думал, что случившееся было случайностью. Случайности ведь не повторяются...
      * Циндао – порт в Северо-Восточном Китае.

      Да, мой друг прав – это не было случайностью. В обоих случаях действовал луч огненной энергии его глаз – луч, приведенный в действие мощным внутренним желанием жить во что бы то ни стало, луч, приказавший насекомым остановиться, несмотря на то что во втором случае имелось внешнее рассудочное решение покончить с жизнью вследствие угрожающих обстоятельств. Победило внутреннее желание.
      Агни-Йога рекомендует упражнять луч глаза именно на насекомых.


                ВЕСТНИКИ
- Ну, как мы себя чувствуем, Пашенька? На вопрос врача больная открыла еще шире свои и так уже большие глаза и слабо улыбнулась:
- Как будто легче стало. Я видела во сне, что была на лугу у речки. Цветов там полно, и я вместе с другими ребятами собирала их, гонялась за бабочками. Легко так было, – что бы это могло значить?
- Ты скоро выздоровеешь и вот так и будешь гоняться по лугу за бабочками – вот что это значит!
      Улыбка девочки погасла, точно темная тень прошла по лицу, и голос ее стал глуше:
- Неправда, доктор. Я скоро умру. И дети, с которыми я играла во сне, были не соседские, а оттуда... – ее приподнятая рука указала куда-то в пространство.

     Он раскрыл было рот, чтобы сказать ту профессиональную ложь, которую он, как врач, обязанный бороться за жизнь пациента даже против очевидности, должен был твердить до конца, чтобы не отнять у человека самое последнее его достояние – надежду, но вместе этого, повинуясь непобедимому импульсу, нагнулся и поцеловал девочку в лоб, тихо проведя рукою по ее волосам. Она была права: спасти ее ничто уже не могло; весь вопрос заключался лишь – когда...
- Спасибо, - прошептала она, снова улыбнувшись. – Вы такой добрый. Когда помру – дам вам знать, - и закрыла глаза, внезапно сжав губы и посуровев.
      Когда врач после вечернего обхода в сельской больнице вернулся в свою квартиру в высоком новопостроенном бревенчатом доме на берегу речки, переливчатой лентой извивающейся в белой кипени черемухи по берегам, аромат ее вливался в раскрытые окна вместе со щебетанием птичек и его пронзила острая, ликующая жизнерадостность.
      До чего же хороша была эта его первая весна в деревне! Выросший в большом городе, здесь он впервые услышал трель жаворонка, как бы повисшего в голубизне над пахотой, впервые ощутил на лице дуновение ветра, пропитанного непередаваемым запахом весенних лугов... И пожалуй, никогда еще он не ощущал весны в себе самом так, как в этот вечер, – какое-то томление, влекущее к другим людям туда, на улицу, где звенели девичьи голоса...
      Он вспомнил, что сегодня приглашен на чай к директору средней школы, и там, конечно, в числе приглашенных окажется математичка Лида. Супруга директора, видно, давно заприметила, что глаза его задерживаются на Лиде дольше, чем на других, и старается так устроить, чтоб они чаще встречались. И что это за страсть у некоторых женщин устраивать чужие браки!.. Впрочем, он еще и не собирается жениться, но если бы дело приняло такой оборот, то чем Лида хуже других?.. Он переменил сорочку и галстук и отправился.
      Стол был накрыт в застекленной веранде, и, собственно говоря, был не чай, а ужин. И конечно, "случайно" место молодого врача за столом оказалось рядом с Лидой. Ужин проходил весело, по-весеннему бодро и молодо звучали голоса, оживленно стучали вилки. После очередного взрыва хохота наступила тишина, и тут все явственно услышали, как в стекло веранды что-то ударилось.
      Все обернулись на шум: какая-то лесная птичка с писком трепыхалась и билась крылышками о стекло веранды, как бы всеми силами стараясь проникнуть внутрь.
      Точно огнем молодого врача пронзила мысль, что Пашенька умерла и что это именно ее душа или сама приняла вид птички, или заставляет лесную птичку биться крылышками о стекло, давая ему знать, как обещала, о своей кончине...
      До сих пор у него не выработалось определенного взгляда по вопросу, есть ли у человека душа, и он больше склонен отнести ее к суевериям. Но в этот момент у него не осталось никаких сомнений: он твердо знал, что это она – душа девочки, за жизнь которой он так долго и безнадежно боролся.
      Птичка исчезла так же внезапно, как появилась, но все увидели, как лицо молодого врача приняло озабоченный вид, и не стали протестовать, когда он заявил, что должен спешно посетить больницу.
- Но вы еще придете? – спросила Лида, и в ее глазах врач прочел то же томление и зов, которые испытывал сам.
- Непременно приду. Я только... – он не договорил и ушел.
      При его появлении в больнице ночная дежурная встала:
- Борис Андреевич, я за вами посылала, но в квартире вас не было. С час тому назад Пашенька умерла. Он ушел обратно в ночную темь и, пробираясь меж рытвин к ярко освещенной директорской веранде, думал о большеглазой девочке, которая умерла, но все же существовала и подала ему сигнал "оттуда" – сигнал странный, необычный. Каково-то ей "там" и каков тот луг, на котором она теперь собирает цветы?

                II
      Рассказала знакомая мне поэтесса П. Чахоточный студент, друг ее, обещал "дать знать, когда будет умирать". Поздно осенью семья П. сидела в гостиной, когда, неожиданно откуда-то появившись, стала порхать перед П. бабочка, потом также, неизвестно куда, исчезла. П. вспомнила о "знаке", позвонила в больницу – действительно, молодой человек только что умер.

                Ill
      Судьба моего старшего сына и его жены несколько необычна: они поженились, пожили вместе около года и разошлись. Оформили законно развод, и вскоре после этого она вышла замуж за другого, он женился на другой, писаной красавице и королеве балов. Опять-таки вскоре после этого писаная красавица навсегда уехала в Боливию с неким коммерсантом, не оформив развода, а у прежней жены моего сына скоропостижно умер муж. И так случилось, что оба они, мой сын и овдовевшая жена, встретились на улице и разговорились. Результат разговора получился необычный: они снова стали мужем и женой и счастливо живут до сих пор, правда, невенчанные. По их мнению, хватит одного раза...
- Чехарда какая-то, – скажете вы. Может быть. Но в страшной крутели жизни и не то бывает. Но не в том суть, а в следующем. Когда Таня (назовем так условно жену моего сына) вторично вышла замуж, молодая семья поселилась в дачной местности Хошигаура, на берегу моря, недалеко от города Дальнего. Ее мужу понадобилось поехать по торговым делам в Харбин, находящийся на расстоянии приблизительно тысячи километров от Дальнего. Спустя несколько дней после отъезда мужа Таня вечером ложилась спать. Только начала раздеваться, как в раскрытом окне спальни появилась фигура мужа. "Как странно, – подумала Таня, отчего же он лезет в окно, когда мог спокойно войти через наружную дверь, ведь ключ у него есть".
      Она обернулась – фигура мужа исчезла. Таня выбежала на крыльцо входа в дом - и там никого не оказалось.
- Померещилось, – подумала она и спокойно улеглась спать.
      На другой день ей принесли телеграмму из Харбина, что ее муж вчера во столько-то часов скоропостижно скончался в больнице. Час его кончины совпадал со временем его появления в окне у Тани.

_____________
* Вторая часть – размещена  в Проза.ру 1 июня 2013 г.
   Владислав Стадольник http://www.proza.ru/avtor/vladislav4