Третий том

Часть первая
ДВАДЦАТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ НОВОГО ВЕКА

1. МИЛЕНИУМ

Двухтысячный меня встречал дождем.
То насморком грозя, то часом судным.
Смешил сошедшим на покой вождем
И бытом, доведенным до абсурда –

Ни паствы, ни посевов, ни корней.
Над пашней – зад предавшего Сатурна.
Собака пьет из лужи. В январе!
Брожу по кухне, клацая катурной,
Пред ржавым хором старых батарей.

Кричу: «Ты что же делаешь, судьба?!»
Стенаю: «Где великая Россия?!
Я ж засыпал с улыбкой на губах!»
Сегодня сплю с кривой улыбкой психа.

Прошу Тебя, из памяти сотри
те дали, что светили мне когда-то –
мне завтра больно стукнет тридцать три.
Я не готов ни к возрасту, ни к дате!

Я отправляюсь в винный магазин…
Да ладно… поделом… кому ты сдался?!
Что ты воспел? Кого пришел грузить:
«Еще не умер, но уже издался!» –
поэт никчемных мелочных побед.

И небо мне сиротствует в ответ.
         *     *     *
2. 33
(памяти брата)

Будешь со мной ли? Нет?
Нет,  не будешь…
Полдень, дожди тенет,
я пригубил вино,
ты пригубишь?

Дальше, – давай плясать!
Дальше , – давай дарить
храмы твои в лесах,
тело твое в крови,

книги мои в рубцах.
Стоит ли их листать? –
Стансы и смех лжеца,
с танцами на мостах.

Лучше подай им днесь,
теплый дырявый хлев…
Если попросят есть –
облако – белый хлеб.

Выстели аналой,
в пальцы вложи Завет...
Злой, жестяной венок
в ломкой сухой траве.
         *     *     *
3. ДЕТСКОЕ

Ты обожала парящего
змея за дачным окошком,
а мне расцарапал боярышник
детские обе ладошки.

В мир за цветами и перьями
мы покидали компанию.
от поцелуя от первого
жар, как от перекупания.

Зной… изолятор… повеситься
в пору… Проклятое горло!
Нашему счастью полмесяца –
мы потеряемся в городе.

Я разревелся раскатами –
горе в коротких штанишках
слишком безмерно.
На скатерти
клякса раздавленной вишни.

Гадкие капли календулы!
Но ты прибежала из садика
с солнцем, с конфетой, с коленками
в пятнах зеленки и ссадинах…

         *     *     *

4. СЕСТРОРЕЦК

Прости меня и, да поверь, что будем
пред этим небом в пятнах и отеках,
и дождь для нас лишь вереница бусен
на нитках,
                лесках,
                ласках
                и на стеклах…

На лентах, где опять хватаем жадно
дым табака, вино из винограда…
А дождь ушел, не утоляя жажды –
компот из неба с косточками града.

Мы просто дети, мы смешные дети –
два ангела, сопящие в постельках.
Но снова делим, мы капризно делим
игрушки встречных и чужие стены.

А небо без обид и одеяний…
и море под застиранной сорочкой,..
и пляж лежит – сухое одеяло,
где дождь расставил крошечные точки.

         *     *     *

5. ПУСТОЕ БРОШЕННОЕ МОРЕ

Пейзаж, побитый белой молью
тобой покинутый навек.
На раме бледные нарывы …

В нем льдины дохлые, как рыбы, -
все брюхом вверх.

Тобой оставленный когда-то,
твой гобелен другою соткан
рукою.

В нем верхушки сосен,
 иголки, острые, как даты
коротких вех.

В нем тучи мокрые, как камни,
в нем снег, исхоженный, как карта,
в нем крики ветра в общем хоре
и в скорби небо, и в печали

пустое брошенное море,
с глазами мертвыми,
как чайки.

         *     *     *
 
6. ПИСЬМО К***

В небе игрушечном птицы
кажутся ненастоящими.
Я отпускаю письма
в синий почтовый ящик.

Мы растворяемся голыми
в облачной бездне навеки.
Словно два голубя…

Господи,
Дай нам и хлеба и ветра!

Капельку крови…

Коверкая
Крылья и клювы беспомощным,
Падает вниз легким перышком
Марка с пустого конверта…

         *     *     *

7. ПОСВЯЩЕНИЕ
М. Литвиновой

Скоро кончится дождь, пересохнут последние капли,
Грязь покроется сеткою трещин, появится пыль,
Раскаленный диск солнца по белому небу прокатится, -
Мир останется прежним – таким же, как был.

Нас уже не убьют, ни во сне, ни во отчую,
Ни ножом, ни изменой, ни правдой, хотя…
Мы с тобой, ты и я, просто стали значительно проще,
А потом развелись и топили котят…
 
8. ПОСВЯЩЕНИЕ 
(Д. Ревякину)
 
Полбиения сердца и гадко
на губах. И ожоги до крови
от горячей обугленной гальки.
И опять, по проржавленной кровле…

По хребту, по порогам, по рвоте,
где толкают и дарят гостинцы…
И опять, по проржавленной кровле,
по дорожкам коварных гостиниц…

На пределе, почти на истерике –
лишь полстука и полностью вышел, -
так, улиткой, ползущей по дереву
поднимаешься к тучам. И выше…

         *     *     *
   
9. ПОСВЯЩЕНИЕ
( А. Зацепину)

Она сказала мне, что мы устали как
две лошади, сошедшие с дистанции,
И отражается в глазных хрусталиках
унылое остывшее Останкино.

И это лето, словно украшение,
злой вентилятор срезал тусклой лопастью,
оставив нам, как будто в утешение
лишь только слезы, только сны и пропасти…

И запахи. Увы, не осязание…
А мне за тридцать, далеко за тридцать…
Лишь облако – холодною мокрицею
сползает в лужу. С севера – на запад.

Как хочется чего-то настоящего!
Но чтобы быть, - любить не обязательно.
Я шел ко дну тяжелым черным ящиком,
и надо мною рыскали спасатели…

         *     *     *

10. ПОСВЯЩЕНИЕ
(А. Мошуре)

Моих стихов остывшая зола;
твоих картин погасшая стихия…
Век, как бойцов, нас выдавил из лат
и распластал холодным мастихином.

Палитра расцарапана в салат;
вино и лень, беспамятство и нега…
И сморщенные тюбики солдат,
и капли теплой краски из-под снега…

И эта ночь, где ты рукою шаришь,
но пальцам не вернуть способность видеть.
В ней – воздух в легких лопнувшего шарика,
да алые тельца в пустой крови.

…и где-то между мечется душа,
пытаясь то сказать, то удивить.
         *     *     *

11. ФИНСКОЕ
О. С.

Оленей запрягли для Санты,
подарки сложены под тентом.
Над домом Бенуа – мансарда,
на крыше голые антенны.

Моя прекрасная Оксанка,
я ранен навсегда, как Гамлет!
Садись скорее в эти санки –
судьбою с длинными ногами!

Ты, я и Клаус погоняет…
Весь в белом кляре день. Нас трое.
И город, отдохнув в футляре,
пытается себя настроить…
         *     *     *

12. Путешествие завершено.
И убого.
Ты казалась мне полу женой,
полубогом,

пролетевшим по крышам домов
в колеснице.
…снег ложился на Троицкий мост,
на ресницы.

На каком-то чужом этаже
предпоследнем,
понедельник накапливал желчь
напоследок.

Дым, шатаясь, навис над трубой –
Гулливером…
В этот мир мы проснулись с тобой.
Я не верил.
         *     *     *

13. Слова, едва достойные листа…

Какой-то август, полутеплый вечер…
Она ушла, собрав на память вещи,
забыв одну – похоже, навсегда.
На сердце сотня незаметных трещин…

Предмет пылится томиком стихов,
он недостоин кончика мизинца,
ни взгляда вслед, ни запаха духов,
ни покаяния…

Лишь закат – лисицей
крадется в кухню, где царит бардак,
крадет остывший холостяцкий ужин –
хлеб на двоих разрезан просто так,
чай на двоих – двоим уже не нужен.

«О, горе мне!» –
Вещь пробует стонать.
Выходит тихо и неблагородно…
В любви, как в жизни, принято вставать
из-за стола немножечко голодным.
         *     *     *


14. ПЕТЕРБУРГСКОЕ 1

Я пассажир такси – селедка в банке.
Блеск фонарей, клаксон сорвался в крике…
Я мчусь к тебе!
Но твой дворцовый ангел
уже над головой расправил крылья.

Так близкие ростральные колонны
отныне недоступны.
Я нежданно
застыл в своем безудержном галопе,
как стайка лошадей над аркой штаба.

На тусклые литые эполеты
Исакия отважно гадят чайки.
Я разведен, я брошен и отчаян.
У ног Нева, холодная, как Лета.

Спустись к реке, не побоясь за брюки
и башмаки, черпай напиток царский!
И мчись туда, где встретит однорукий,
пока что падший ангел Володарский…
         *     *     *   

15. ПЕТЕРБУРГСКОЕ 2

Стать ближе не сумел из нас никто.
мне холодно. Мы знали, что уходим.
мы все сочли и подвели чертой.

Какой святой, какой вселенский холод
поставил молоко на наш порог,
роняя творог снега на передник,
пугая обмороженных ворон
негнущимися пальцами деревьев.

Он бел и болен, он наносит сыпь
на камень и кору, как прокаженный.
Как варвар, он отламывал носы
непонятых им статуй обнаженных.

И мы сдались, мы вплыли в этот сон,
и город застегнул дырявый китель,
и опустил в карман монокль солнца
на тонкой нитке северной орбиты.

Треща, как льды, застыли облака,
укрыв прохожих рыбьими мехами.
Кораллы лип, замерзшая река,
медузы охлажденного дыханья…

Литейного размазанный елей,
решеток мел и известь водостоков…
Не до любовь двух бледных, злых теней
в аквариуме дребезжащих стекол –

В троллейбусе, хватавшемся за ток,
как за спасенье – две пустых амебы,
мы сжались, обнимаясь под пальто.
Мы шли на всё от ужаса замерзнуть,

но ближе не сумел из нас никто.
Ни ты, ни я. Ошибкой в постановке
охрипший, опустевший фаэтон
нас приближал к конечной остановке…
         *     *     *
16. РЕПЕЙНИК

17. ЛИРИКА
(Романс для кинофильма 1 )

 Я забыл черты твоего лица,
Я твой голос забыл и глаза.
Я забыл все то, что хотел сказать.
Дом забыл, забыл старый сад.

А над ним мела стужа белая,
Дождь за окнами моросил.
Как жила ты в нем, что ты делала?
Ну о чем еще вас спросить?

Лето кончилось, или длится ли?
Позабыть его нам нельзя.
Проплывают дни вереницею,
Где расстались мы год назад.

За окном, когда дождь колышется,
Наши встретятся вновь глаза.
Ветер налетит – слезы высушит.
Ну о чем еще вам сказать?

Звук шагов хранит наша улица,
Листья кружатся у лица.
Все, что сбудется и не сбудется,
С кем ты встретишься у крыльца…
         *     *     *

18. СНЕГ
(Романс для кинофильма 2 )

Ты не суди о том, что станет с ней –
Все все равно окажется не так.
Я за двоих глотаю этот снег.
Я снова задержался на земле.

Не знаю даже – сеять, или жать?
Что между амии? – талая вода.
Но если ты решишься убежать –
Перед тобой открытые врата.

Перед тобою путь всегда един.
В нем звери лают ночью на луну.
И если ты захочешь отдохнуть –
Над головою белый палантин.

Снег не позволит от меня уйти.
Он станет твоим небом во плоти.
И, может быть, по этому летит.
И что ведет по этому пути?
         *     *     *

19. ПРОЩАЛЬНОЕ


20. МОСКВА

Я отправляюсь в этот ливень,
В ночь длинных, сорванных гудков,
По звонким стыкам тонких линий,
Вдоль ржавчины порожняков.

По акварельным пятнам линий –
Огням за стеклами купе,
Я окунаюсь в этот ливень,
В его холодную купель.

Я увлекаюсь этим бегством.
Какой таинственный обряд!
Мой утлый зонт – обломок бедствий
В жестоких брызгах сентября.

Тебя, разбившейся о камень,
В каком краю теперь искать?..
Москва, как ложечка в стакане
Звенит у спящего виска…

         *     *     *