На шекспировские мотивы

Монолог танцора

(заключительная сцена из Генриха Четвёртого)

У Софокла был хор.
Ну а я лишь танцор;
Я скажу то, что надо сказать.
Поворот и поклон,
Бубенцов перезвон;
Мне б хлопком королей созывать.
Поворот, разворот...
Кто здесь главным слывёт:
Может, жирный Фальстаф или лорд?
Или мощный монарх,
Чей покоится прах
В двух кульбитах от райских ворот?
Ну, уж нет – я сумел пережить – оп-ля-ля –
Сарацинские сны короля, –
Восхождение Гарри я видел – на трон.
Мистрис Куикли – и чёрта поклон.
И коль жирную точку поставить пора,
И на мне завершится игра,
И сам автор, зевнув, отпустил мне грехи ...

У Софокла был чтец,
У Эсхила – венец.
У меня – лишь две резвых ноги...


                *  *  *

– Молилась ли ты на ночь, Дездемона? –
Стучал чугун далёкого вагона,
Забытый чайник потихоньку пел
И мрак ночной, как мавр, в окно глядел.

– Молилась ли?.. – Конечно же, – дрожали
В улыбке губы приоткрытой дали –
Бледней луны, белее полотна…
И он не знал: молилась ли она.


                *  *  *

Для тебя ли, сосна с клюкой,
Для тебя ль, снегопад рябой,
Наступает весна, белея?
Сизари надувают шею
И воркуют наперебой…

А за ветром метельным лет –
Немигающей свечки свет
Да кусочек свечного сала,
Что синица не доклевала, –

От Фальстафа нам всем привет…


                *  *  *

Обрывки фраз, обломки мнений...
А дождь на крашеную жесть
Всё льёт и льёт без изменений...

– Ты знаешь, Генри, в этом есть
Какое-то непостоянство
И успокоенность,  и спесь
Водой истекшего пространства,
Колёс зубчатых приговор
И времени несуетливость...

Ни смута, Генри, ни топор,
Ни меч, ни отчий гнев, ни милость,

Но – истекающий водой
На высоте чердачных башен,
День, час и миг, любимый мой,
День, час и миг бескровно страшен.


                *  *  *

Что там светится ещё?..
Это, встав с ночной постели,
Леди Макбет со свечой
Ходит-бродит сквозь метели.

Снится ей Дункан седой,
Снится иссечённый Банко;
Ставит чёрный крестик свой
В белую ячейку бланка…

Вот – ещё одна душа:
В клетку рядом нолик ставит;
Стёкла битые дрожат
В мёрзлой уличной оправе…

– Кто там, что там? – Ничего…
Лишь сквозь сон в метели шаткой
Леди мужа своего
Видит – голова без шапки.

И без шлема, и без лат...
Голова плывёт – без тела…
Небеса кровоточат
И застава побелела.


                *  *  *

Умещаешься ли в строке,
Одиночество в колпаке?
Ветра выдох; смешок, стежок...
Свет, простёганный мглой дорог.

Свет, продавленный в небытьё,
Как сердечко стучит твоё!
Даже там, где ни сна, ни зги –
Сапоги твои, колпаки...


           Монолог Молвы

– Балахон мой каторжнически широк,
Я откликнусь – шепни мне любое имя;
Всё отдам, а потом отберу не в срок.
Загребущими рукавами своими.

Я Молва. Кривотолк – мой названный брат,
Он из слова каждого вьёт верёвки.
Вынет свой язык, перочинный взгляд –
И оставит  вас без штанов, в поддёвке...


         Песня Офелии

Утоли печали, милый –
На, возьми цветок...
О тебе я не забыла;
Камни и песок...

Ах, слепит глаза осока!
Долго не гляди:
Принц мой, выгляжу я плохо
С лилией в груди...

На ещё цветочек ... значит,
Это будет – два.
Нет, Офелия не плачет;
Камни и трава...

Распустились по теченью
Волосы, светлы...
То ли шёпот, то ли пенье
То ли плеск ветлы...

Надо мной во влаге ясной
Ходят пескари...
На ещё цветочек красный.
Это будет три.

А четвёртый я пригрею
На груди своей...
Поцелуй свою лилЕю
Да иди скорей!..


                *  *  *

Во снах Корделии за гробом
Царит покой и тишина.
И ослеплённый Глостер в оба
Глядит, как в Англию весна
Идёт, закованная в латы.
Но в знобком ворохе тряпья
Король седой и бородатый
Внимает кашлю воронья.
И степь колышется ветрами,
И шут правдив  – и дерзок шут;
Во снах Корделии – цветами
Поля елейные цветут.
И Генерильи, и Реганы
В них нет... а только тишины
Лучи  – да трубная охрана
Пришедшей в Англию весны...