Поэма Горы

Liebster, Dich wundert
 die Rede? Alle Scheidenden
 reden wie Trunkene und
 nehmen gerne sich festlich…
 Holderlin 1*

ПОСВЯЩЕНИЕ

Вздрогнешь — и горы с плеч,
 И душа — горе’.
 Дай мне о го’ре спеть:
 О моей горе’.

Черной ни днесь, ни впредь
 Не заткну дыры.
 Дай мне о го’ре спеть
 На верху горы.

I

Та гора была, как грудь
 Рекрута, снарядом сваленного.
 Та гора хотела губ
 Девственных, обряда свадебного

Требовала та гора.
 — Океан в ушную раковину
 Вдруг-ворвавшимся ура!
 Та гора гнала и ратовала.

Та гора была, как гром.
 Зря с титанами заигрываем!
 Той горы последний дом
 Помнишь — на исходе пригорода?

Та гора была — миры!
 Бог за мир взымает дорого!
 Горе началось с горы.
 Та гора была над городом.

II

Не Парнас, не Синай —
 Просто голый казарменный
 Холм. — Равняйся! Стреляй!
 Отчего же глазам моим
 (Раз октябрь, а не май)
 Та гора была — рай?

III

Как на ладони поданный
 Рай — не берись, коль жгуч!
 Гора бросалась по’д ноги
 Колдобинами круч.

Как бы титана лапами
 Кустарников и хвой,
 Гора хватала за’ полы,
 Приказывала: стой!

О, далеко не азбучный
 Рай — сквознякам сквозняк!
 Гора валила навзничь нас,
 Притягивала: ляг!

Оторопев под натиском,
 — Как? Не понять и днесь!
 Гора, как сводня — святости
 Указывала: здесь…

IV

Персефоны зерно гранатовое!
 Как забыть тебя в стужах зим?
 Помню губы, двойною раковиной
 Приоткрывшиеся моим.

Персефона, зерном загубленная!
 Губ упорствующий багрец,
 И ресницы твои — зазубринами,
 И звезды золотой зубец…

V

Не обман — страсть, и не вымысел,
 И не лжет,— только не дли!
 О, когда бы в сей мир явились мы
 Простолю’динами любви!

О, когда б, здраво и по’просту:
 Просто — холм, просто — бугор…
 (Говорят, тягою к пропасти
 Измеряют уровень гор.)

В ворохах вереска бурого,
 В островах страждущих хвой…
 (Высота бреда над уровнем
 Жизни)
 — На’ же меня! Твой…

Но семьи тихие милости,
 Но птенцов лепет — увы!
 Оттого что в сей мир явились мы –
 Небожителями любви!

VI

Гора горевала (а горы глиной
 Горькой горюют в часы разлук),
 Гора горевала о голубиной
 Нежности наших безвестны .

Гора горевала о наше дружбе:
 Губ — непреложнейшее родство!
 Гора говорила, что коемужды
 Сбудется — по слезам его.

Еще говорила гора, что табор —
 Жизнь, что весь век по сердцам базарь!
 Еще горевала гора: хотя бы
 С дитятком — отпустил Агарь!

Еще говорила, что это — демон
 Крутит, что замысла нет в игре.
 Гора говорила, мы были немы,
 Предоставляли судить горе.

VII

Гора горевала, что только грустью
 Станет — что’ ныне и кровь и зной.
 Гора говорила, что не отпустит
 Нас, не допустит тебя с другой.

Гора горевала, что только дымом
 Станет — что’ ныне: и мир, и Рим.
 Гора говорила, что быть с другими
 Нам (не завидую тем другим!).

Гора горевала о страшном грузе
 Клятвы, которую поздно клясть.
 Гора говорила, что стар тот узел
 Гордиев — долг и страсть.

Гора горевала о нашем горе —
 Завтра! Не сразу! Когда над лбом —
 Уж не memento2, а просто — море!
 Завтра, когда поймем.

Звук… Ну как будто бы кто-то просто
 Ну… плачет вблизи?
 Гора горевала о том, что врозь нам
 Вниз, по такой грязи —

В жизнь, про которую знаем все’ мы
 Сброд — рынок — барак.
 Еще говорила, что все поэмы
 Гор — пишутся — так.

VIII

Та гора была, как горб
 Атласа, титана стонущего.
 Той горою будет горд
 Город, где с утра и до’ ночи мы

Жизнь свою — как карту бьем!
 Страстные, не быть упорствуем.
 Наравне с медвежьим рвом
 И двенадцатью апостолами —

Чтите мой угрюмый грот.
 (Грот — была, и волны впрыгивали!)
 Той игры последний ход
 Помнишь — на исходе пригорода?

Та гора была — миры!
 Боги мстят своим подобиям!
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 Горе началось с горы.
 Та гора на мне — надгробием.

IX

Минут годы, и вот означенный
 Камень, плоским смененный, снят 3*.
 Нашу гору застроят дачами,—
 Палисадниками стеснят.

Говорят, на таких окраинах
 Воздух чище и легче жить.
 И пойдут лоскуты выкраивать,
 Перекладинами рябить.

Перевалы мои выструнивать,
 Все овраги мои вверх дном!
 Ибо надо ведь — хоть кому-нибудь
 Дома — в счастье, и счастья в дом!

Счастья — в доме! Любви без вымыслов!
 Без вытягивания жил!
 Надо женщиной быть — и вынести!
 (Было-было, когда ходил,

Счастье— в доме!) Любви, не скрашенной
 Ни разлукою, ни ножом.
 На развалинах счастья нашего
 Город встанет — мужей и жен.

И на том же блаженном воздухе
 — Пока можешь еще — греши! —
 Будут лавочники на отдыхе
 Пережевывать барыши,

Этажи и ходы надумывать —
 Чтобы каждая нитка — в дом!
 Ибо надо ведь — хоть кому-нибудь
 Крыши с аистовым гнездом!

X

Но под тяжестью тех фундаментов
 Не забудет гора — игры.
 Есть беспутные, нет беспамятных:
 Горы времени — у горы!

По упорствующим расселинам
 Дачник, поздно хватясь, поймет:
 Не пригорок, поросший семьями, —
 Кратер, пущенный в оборот!

Виноградниками Везувия
 Не сковать! Великана льном
 Не связать! Одного безумия
 Уст — достаточно, чтобы львом

Виноградники заворочались,
 Лаву ненависти струя.
 Будут девками ваши дочери
 И поэтами — сыновья!

Дочь, ребенка расти внебрачного!
 Сын, цыганкам себя страви!
 Да не будет вам места злачного,
 Телеса, на моей крови!

Тве’рже камня краеугольного,
 Клятвой смертника на одре:
 — Да не будет вам счастья дольнего,
 Муравьи, на моей горе!

В час неведомый, в срок негаданный
 Опозна’ете всей семьей
 Непомерную и громадную
 Гору заповеди седьмой!

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Есть пробелы в памяти, бельма
 На глазах: семь покрывал…
 Я не помню тебя — отдельно.
 Вместо че’рт — белый провал.

Без примет. Белым пробелом —
 Весь. (Душа, в ранах сплошных,
 Рана — сплошь.) Частности мелом
 Отмечать — дело портных.

Небосвод — цельным основан.
 Океан — скопище брызг?!
 Без примет. Верно — особый —
 Весь. Любовь — связь, а не сыск.

Вороной, русой ли масти —
 Пусть сосед скажет: он зряч.
 Разве страсть — делит на части?
 Часовщик я, или врач?

Ты — как круг, полный и цельный:
 Цельный вихрь, полный столбняк.
 Я не помню тебя отдельно
 От любви. Равенства знак.

(В ворохах сонного пуха:
 Водопад, пены холмы —
 Новизной, странной для слуха,
 Вместо: я — тронное: мы…)

Но зато, в нищей и тесной
 Жизни — «жизнь, как она есть» —
 Я не вижу тебя совместно
 Ни с одной:
 — Памяти месть.

1 января — 1 февраля 1924 г.
 Прага. Гора.
 Декабрь 1939. Голицыно, Дом писателей

1 О любимый! Тебя удивляет эта речь? Все расстающиеся говорят как пьяные и любят торжественность. Гёльдерлин. (Перевод М. Цветаевой.)
 2 Memento mori (лат.) — помни о смерти.
 3 Т.е. вместо этого камня (горы на мне) будет плоский (плита) (примеч. М. Цветаевой)