Зимой в летней хижине

Когда во мраке зимней ночи вокруг хижины бушует снежная буря с ее свирепыми порывами ветра, когда всё окрест застилает снежная пелена, всё скрывая от глаз, - вот когда наступает время торжествовать философии.  Вот когда она обязана вопрошать просто и существенно. Всякая мысль должна прорабатываться сурово и отчетливо. Тогда отпечатляется труд мысли в языке – всё равно как ели, высясь, противостоят буре.
                Мартин Хайдеггер
                ________________

Нет, я не философ – хотя иногда тоже пытаюсь думать.  Но как я понимаю  своего коллегу по зимнему одиночеству…

В электричке еще сам не вполне веришь, что решился вырваться с работы, из городской, домашней суеты, - и удалось.  Но вот и моя платформа. Главными становятся местные, жизненно важные реалии.

Есть ли электричество? Ура, есть! Теперь успеть дотемна за водой… Тоже целое путешествие.  Радуешься, найдя не замерзшую колонку.  Если нет – придется растапливать снег. Возвращаешься, и почти сразу наступает абсолютная темнота – как будто опустили плотный занавес. Отделили тебя от всего остального мира.

Холодно в доме… Медленно разогревается масляный радиатор.  Не подведи, старый друг – к ночи температура должна перевалить за ноль.  Теперь на себя всю одежду, ложишься под все одеяла,  и в руках - любимая книжка. Перелистываешь пока в перчатках. 

Мне известна только одна книга, которая в разных изданиях и на разных языках печатается страница в страницу. И это не Библия, как можно бы ожидать, а «Бытие и Время» (Sein und Zeit) Хайдеггера.  Увидишь где-нибудь:  SuZ  s.234 – и найдешь на странице одни и те же слова  в любом серьезном издании.

 Скоро уж девяносто лет, как эта книга делит думающий мир на две части: почитателей, доходящих иногда до почти религиозного преклонения, и противников, упрекающих в провинциальности, неопределенности, «ненаучности»…   Сам я открыл ее  в  не самый лучший свой период, когда казалась потерянной всякая перспектива. Открыл – и увидел и новые горизонты, и новые мысли, и новый интерес к жизни.  Конечно, не могу сказать, что понимаю ее хотя бы наполовину – да и кто может ?  «Меня поймут лет через двести-триста», - так говорил автор; и я верю, что это не красивые слова.

Однако хватит лирики – приехал-то я работать.  Надо сходить за справочником на второй этаж, а это непросто. Что не хочется вылезать из-под одеял на холод – понятно. Но сложнее другое.  Подниматься придется, освещая фонариком узкую полосу в темноте, и  воспоминания о былых событиях как бы уплотняются по сторонам и почти материализуются.

Неясные женские тени… Сынишка – ему только исполнился год – бойко забирается по лестнице и грамотно пытается забить гвоздь в пол… Может, научился от моего отца, умевшего все; правда,   встретиться во времени  им не довелось.

На обратном пути выхожу в сад – так легче вернуться в текущий момент.  Ни одного горящего окна вокруг.  То, о чем летом напрасно мечтаешь, сейчас скорее беспокоит. Это еще городское, завтра пройдет.  А сейчас можно подойти к калитке и увидеть вдали красные огни на телефонной вышке.  Если уж никак не обойтись без признаков  цивилизации…
                _______________

Порой труд в горах приходится надолго прерывать… Но, как только я возвращаюсь наверх, в первые же часы весь мир прежних вопросов со всех сторон обступает меня в домике, и при этом в тех же самых словесных отпечатлениях, в которых я оставил его.  Меня просто-напросто переносит в труд с его особым ритмом колебаний…
                М.Х.
                _____________

Когда я вхожу в дом после любого, даже длительного отсутствия,  я тоже попадаю в прежнее состояние – но это скорее образ.  Тот же запах яблок, аромат сена, что был много лет назад. То ли от яблок, которые и вправду лежат где-то рядом, то ли память о памяти о прежних яблоках – не знаю.

А вот с мыслями у меня хуже. День приезда вообще не в счет. На следующий день потихоньку забываю город. И вот уже на третий день можно думать «на полную катушку». И при этом возвращение не должно еще беспокоить – как будто оно в далеком будущем. Конечно, не всегда так получается.

Раньше приходилось работать иногда без перерыва сутки и более. Как нельзя остановиться, пока катишь камень в гору, - так и здесь, пока темную неясную мысль вытащишь на поверхность и закрепишь в виде слов или формулы, пусть пока и неточных. Но такого уже давно не было. То ли силы не те, то ли мысли такие не заводятся…
                _______________

В больших городах легко оставаться одному…  А жить уединенно там нельзя. Ибо первозданная сила присуща уединению – оно не обособляет, не разъединяет, но всё существование твое здесь обрушивает в самую широту близости и сущности всех вещей.
                М.Х.
                ________________

И все же приближается время возвращения. Особенно дорог последний день. Так надеешься, что вечером или даже ночью придумаешь что-нибудь этакое… И часто решаешь уезжать на работу рано утром.

И тогда вечером выходишь на мороз, глядя на сверкающий звездами небосвод… Засыпаешь поздно и все боишься проспать утро. Встаешь, когда еще неразличима граница между небом и крышами домов.

По пути к станции радуешься, как маяку, одинокому огоньку в незнакомом доме. Услышав яростный лай впереди, в темноте, вспоминаешь разговоры о том, как загрызли кого-то в дальнем садоводстве, и обходишь по боковым проулкам.  На платформу подымаешься с приятным ощущением, что преодолел еще один этап своей жизни. 

Но вот вдали, в абсолютной темноте появляется долгожданный свет прожектора.  Следуя изгибам пути, он   то пропадает, то снова дает надежду.  Наконец,  и всегда неожиданно, поезд оказывается рядом.  Шаг в ослепительно ярко освещенный вагон, - и ты возвращаешься в прежнюю жизнь.
                _____________

Фото – домик в горах Шварцвальда, где жил и работал Мартин Хайдеггер (1889-1976). Скорее всего, последний великий философ.