Под майским солнцем молодым...

* * *


Между Арсением и Анной,
двадцать четвёртого июня,
слоился зной благоуханно,
то липой вея,то петуньей.
Сновали мотыльки огнисто,
и был их пыл похож на шалость.
И воздуха теплынь так чисто
прохладой вдруг перемежалась.
В июньский день двадцать четвёртый,
перед Арсением, за Анной,
какой любви, какого чёрта
опять душе хотелось странной?
Когда б я кликнул поимённо
все дни мои, минуты даже,

нашёлся бы хоть след резона
и в маете моей, и в блажи?
И вот зову я миг летучий,
прилив тепла под знаком Рака.-
Там дня рожденья Анны случай,
мой сон, мой отблеск Зодиака.
Июнь ещё в цвету, в надежде –
поют, со звоном чашки бьются.
И вновь я, – не мудрей, чем прежде, -
готов дождаться, обмануться,
созвать друзей на именины –
на склоне и судьбы, и лета.
Давно закончены смотрины.
Виновны те же, кто невинны…
Но, снившееся! Где ты, где ты?





* * *



Есть час, когда город просторен
в воскресные летние дни.
Июнь – это воздух «лавстори»,
Рембрандт на предплечье в тени.

На миг сквозь листву проникая,
понежась на женской руке,
блик солнца, как слава мирская,
спешит в никуда налегке…

Чтоб сквозь ледовитые зимы,
сквозь скрип задубевшей петли
смогли мы дышать. Чтоб могли мы…
Да что? – Да, хоть что-то могли!





* * *


Просторный город, гул горячий
под майским солнцем молодым,
он - сад, рассадник новобрачий,
он - радужный фонтанный дым
и фон для постановки фото -
спортсмена с вазой золотой,
плюс жениха-автопилота,
что поднял девушку с фатой,

прижав к груди и даже к сердцу
свой свадебный воздушный приз...
Пусть город, деятель коммерций,
глядит с ухмылкой сверху вниз,
на глупых-честных, безнадёжных
не вхожих в ненасытный клан,
взбухая на посылах ложных
евангелия обезьян...

Но май вздымает синий купол
над перекупкой-суетой.
Всего и дел-то: бес попутал
твой век, и тесный, и пустой...
Фонтан - фантом и брызги ситу.
Но май, но лето - продержись!
И не держи в душе обиду
на всех, кому не подал виду,
как странно и не по Эвклиду
желанна - и средь скверны - жизнь!