***

Он все сидел. За днем такой же день.
Прокуривая легкие «Максимом»
И наполняя душу рваным сплином,
Похож на неприрученную тень.

Смотрел в окно. Там в сумраке разбитом
За холодом опущенных зеркал
Ее он видел, плакал, проклинал,
А город вторил ошалелым хрипом.

Он был один, с собой наедине.
В кухонных стенах жил воспоминаньем,
Когда в ночи шептал слова признанья.
Они остались в том глубоком сне.

Они остались в том далеком дне,
Что не простит себе и не забудет,
Когда на перекрестке где-то люди
Пытались жизнь спасти его судьбе.

Он все сидел. Минуты как часы.
И в бессознанье к Богу обращался,
Молил вернуть, увещевать пытался,
Поставив жизнь свою с ней на весы.

Она простила. И он это знал.
Как знал и то, что на пороге в вечность
(Стекла лишь стоит разорвать беспечность,
Нырнуть в отображение зеркал).


Но он сидел. За днем меняя день,
Прокуривая легкие «Максимом»
И наполняя душу тем же сплином.
Как чья-то неприрученная тень…