Маленькая история

               
                Спектакль окончен. Занавес повержен.

Какая это ночь! Что может сравниться с ноябрьской ночью, полной запаха мокрого асфальта, прогнивших опавших листьев и прощания со сценой? Доски под ногами, которые шевелились, переживая новую историю от первого до последнего слова, взгляда, вздоха. Сколько в них души! И сколько осколков. Будто лоскутное одеяло, пестрое, необыкновенное.
               
                Перемещая мысленно предметы,
                И голоса, осознаю, что стержень
                Сердечной жилы окунулся в Лету.

«…этот твой театр! Тебе не нужны живые люди!» О, как она была не права, эта женщина с псевдо французским произношением и меловой шеей. Что знала она о театре? Что знала она о любви? Лишь однажды ей удалось расплавить искусственный лед его слов и обжечь бронзовые щеки своими тонкими губами. Лишь однажды он позволил себе опустить глаза.
               
                А терпеливый поезд спит на рельсах,
                Мне режут пальцы жесты расставания.

Решено! А правильно ли? Нет, конечно, нет. Но правильных ответов не существует. Не существует подходящих моментов. Не существует идеальных женщин и мужчин. Ему часто приходилось держать в руках билеты на поезд, но сегодня ночью ему казалось, что в руках у него вовсе не билет, а бомба замедленного действия. И что отсчет уже пошел. Прямо из груди.
               
                И голубой зрачок совсем не к месту
                Пересолил слезой десерт прощания.

Когда вы слышите слово «предательство», что за образ возникает у вас в голове? Для него теперь на всю жизнь за этим словом закрепился ноябрь, ночной вокзал и она, женщина, которая не поедет с ним. Это как Рождество Христово: до и после. До нее и после.
                Аригато! Мой самурайский подвиг  –
                Не плакать на плече у проводницы.

Проще разбить кулаком  Великую китайскую стену, нежели выцедить «прощай» сквозь ком в горле и не дать слезам смыть плотину гордости. Когда проводница поднимет ступеньки и поезд тронется с места, уже можно будет забиться в уголок верхней полки, теребя окоченевшими пальцами приговор билета «Москва – N», но пока нужно быть немного печальным, чтобы не вызвать подозрений, и крепко держать чемодан – и себя – в руках.
                Набоковский фонарь на подоконник
                Тебе отбросит тень и объясниться
                Своими стовольтвовыми словами
                В моих уже перебродивших чувствах.

Когда она заскрипит ключом в замочной скважине, снимет пальто и поставит чайник, будет уже глубокая-преглубокая ночь. Она сядет в кресло орехового цвета и будет долго всматриваться  в окно: вместо бесцеремонно раздетых осенью  веток она увидит его профиль, а вместо шума машин и гула, застрявшего меж деревьев ветра, она услышит,  как он в последний раз читает для нее «Быть или не быть?» И тогда она, наконец, поймет: все могло бы быть, но уже никогда не будет.
               
                Хмельная пыль искриться между нами
                И осыпается с небесной люстры.

Древние китайцы верили, что когда на земле рождаются два человека, которым суждено полюбить друг друга, боги связывают их невидимой ниточкой, чтобы они  смогли найти друг друга.  Когда он встретил ее, ему показалось, что он по-настоящему видит эту ниточку, но колеса поезда, точно ножницы, тронувшись с места, перерезали эту нить раз навсегда. И теперь ему думалось: «Хорошо бы пошел снег».

   Спектакль окончен. Занавес повержен.
   Перемещая мысленно предметы,
   И голоса, осознаю, что стержень
   Сердечной жилы окунулся в Лету.
   А терпеливый поезд спит на рельсах,
   Мне режут пальцы жесты расставания.
   И голубой зрачок совсем не к месту
   Пересолил слезой десерт прощания.
   Аригато! Мой самурайский подвиг –
   Не плакать на плече у проводницы.
   Набоковский фонарь на подоконник
   Тебе отбросит тень и объясниться
   Своими стовольтовыми словами
   В моих уже перебродивших чувствах.
   Хмельная пыль искриться между нами
   И осыпается с небесной люстры.