Любовь и челюсти

    Деньги складывались в жестянку регулярно, и поэтому создавалось впечатление, что их там уже накопилось очень и очень много. Одинокие двух- и пятирублёвые монетки сиротливо перекатывались из одного угла жестянки в другой. Тринадцатилетняя Сонечка ещё раз тщательно пересчитала свои накопления и сообразила: тридцать два рубля – это мало. Деньги сохранялись с каждой поездки в автобусе и с каждой сдачи – но так, чтобы не заметила мама.
         В старом мамином трюмо на выброс жестянка весьма успешно соседствовала с зелёной клизмой, которой уже давно никто не пользовался, иссохшими кремами от морщин и одинокой скелетообразной бигудёй. А деньги понемножку копились, откладывались, собирались в жестяную коробку, из которой давно уже выветрился запах некогда почивших там овсяных печений, на поездку в Англию.
          Если вы, друзья мои, думаете, что Сонечка была одержима Гарри Поттером или даже Шерлоком Холмсом, то вы глубоко заблуждаетесь. Однажды она  увидела на фотографии красивого, со странной четырехструнной гитарой и правильно составленным бледным лицом, мальчика Пола Маккартни. Сонечка заметила, что он левша и держит гитару навыворот, две недели ходила задумчивая, а потом влюбилась. Она сразу смирилась с некоторой неблагозвучностью имени своего возлюбленного. Смирилась и с тем, что прекрасный мальчик уже слегка поизносился.
-Сейчас он уже старенький, - рассуждает она сама с собой. Думает она это так чётко, будто говорит вслух. Нет, она обязательно должна его увидеть, даже старенького. Хорошо, что он в семьдесят лет ещё без бороды, думает Сонечка. Лицо у него всё ещё ладно скроенное и волосы совсем не седые, но всё-таки надо бы торопиться.
          Недавно она от безысходности завела дневник. Совершенно не с кем было поделиться открытием, что юный Маккартни будто сделан из фарфора, и глаза у него прозрачные, и стриженый он похож на Муслима Магомаева.
            А было такое, о чём даже в дневнике написать стыдно. Говорят, конечно, что бумага всё стерпит, но… Недавно Сонечка ездила в деревню к бабушке. Бабушка была ещё молодая старуха, даже не целиком седая, но на ночь она вынимала челюсти и клала их в стаканчик с водой. Сонечка смотрела на эти челюсти и думала: а вдруг белые зубы её возлюбленного тоже погружаются на ночь в воду, вдруг вокруг них в стакане тоже плавают остатки еды? Переживание с челюстями глубоко задело девочку, но писать об этом в дневнике она постеснялась. Любовь –это красиво, это возвышенно, а тут – челюсти!
           А в последнее время много стареньких артистов стало умирать. Об этом писать тоже страшно. Вот и Гурченко умерла, и Майкл Джексон умер. Однажды Сонечка с классом ходила в музей, и им там показывали реконструкцию старинной трубки. Экскурсовод сказал: «Средняя продолжительность человеческой жизни – примерно семьдесят лет. Тогда она была ещё меньше. Перед смертью отец передавал свою трубку сыну.» Все подошли поближе посмотреть, а Сонечке про семьдесят лет в память врезалось. Пришла домой, поплакала. Потом успокоилась. Представила прекрасные кудри и  руки в могиле. Снова поплакала.
        А в Лондоне её любовь дышит туманами, и в этом самом тумане  клубится жизнь с красными автобусами и красными же почтовыми ящиками. Денег набралось тридцать два рубля. В жестянке валялись ещё копейки, но их Соня не считала. Подождать, пока исполнится четырнадцать и пойти листовки раздавать, что ли?