Подорожник

- Папа, расскажи мне про детдом!

- Да я ведь  тебе рассказывал уже много раз , дочка! – отвечает мне папа и переворачивает   страницу «Известий».

-Все равно расскажи! – требую я, взбираясь отцу на колени, - я хочу еще!

Мы с отцом  гуляем  во дворе. Я вожусь в песочнице, а папа сидит рядом на лавочке  и читает газету. Мне  уже  почти пять лет, папе –  только двадцать девять. 

  В  моих руках  разноцветный  букетик из  каких-то дворовых  растений.  Я их собрала для папочки. Вернее, для его прически. Хорошо, что он  пока об этом не догадывается.

                * * *

Я цепким взглядом художника вглядываюсь  в папино лицо.  До чего же он красив, большеглаз, смугл, свеж и молод!   Секунда – и нежный колокольчик  расцветает над папиным ухом.  «Как  здорово! -  восхищаюсь я, - не щевелись, папа!»

Жара стоит неимоверная.Над раскаленным асфальтом висит сизая дымка.  Скакалка моя  валяется в песочнице, а к  сачку я даже не прокоснулась. Потому что неинтересно ловить бабочек, которые не улетают, и кузнечиков, которые не упрыгивают.

- Ты слышал ?  - напоминаю я тихонько, - расскажи мне про детдом!  - и втыкаю в папину макушку оранжевый  лохматый «ноготок».

- А что  тут рассказывать, -  папа снова  переворачивает газетную страницу, -   Батя  в сорок втором году привел в дом мачеху.  Я  им мешал. Вот и отдали они меня в ворошиловградский детдом.  Ты же все давно знаешь, дочка!

-  Ничего я не знаю! – возражаю я, -  Я все  давно забыла. Тебе там было плохо? Тебя там обижали?

- Да  не особо, -  пожимает плечами папа, - как всех. Я уже и не помню.  А вот  как плавать меня научили – помню. Ванька Солдатов взял за голову, Сеня Безымянный – за ноги, Борька Декабрев – за руки  Здоровые были пацаны, лет по четырнадцать.  И скинули меня, шестилетнего, с моста в речку. Я  помню, как шел ко дну. Как просил Боженьку  спасти меня. Как добарахтался до берега. А когда выполз на землю,  вцепившись  ладонями в густую крапиву, те же пацаны снова взяли меня – один за голову, другой – за ноги, тритий – за руки  и  - хрипящего, задыхающегося,  с крапивой в руках – снова бросили с моста в речку. А потом еще раз.  Вот такими были мои  первые тренера, дочка!

 Я  спрыгнула  со скамейки, сжала кулаки.  И пошла на папу со сжатыми до боли кулаками.

-Я вырасту большая и сильная, - сказала  я, - и найду их всех. И Ваньку Солдатова, И Сеньку Безымянного, и Борьку Декабрева!  И всех  их – по очереди! – сброшу в реку! А когда они выползут  и будут плакать, я все равно их всех снова брошу в реку!  Они дураки, дураки, дураки!

- Успокойся, дочка, -  усмехнулся папа -  я уже их простил давно. И ты прости. Когда ты вырастешь, они уже будут старенькими и слабенькими. Не нужно их бросать в реку. Их нужно пожалеть!

- Нет, - сказала я, - я их жалеть никогда не буду! И я их все равно  поймаю! И отлуплю прыгалками!  Дураки!

- А знаешь, дочка – сказал папа, -  зимой в детском доме было  очень холодно и сыро. Одеяльца были худые, тоненькие,  подушек не было вообще. Так и спали на сырых  тюфяках, подложив  под голову  руку. Если б ты знала, какое это счастье – теплая комната, теплое  сухое одеяло,  чистая простыня, простая  подушка под головой.

- Да, - согласилась я, вспомнив, как вечером меня, сонную, папа переодевает в пижаму   и относит   в мою кровать,  – это счастье.

- После таких холодных зим, - продолжал папа, - у меня весной очень болели суставы рук и ног. По ночам я плакал, а утром  садился на бревно и подставлял солнышку свои распухшие  руки и ноги.  И мне казалось, что  не будет этому конца и края….

Мои глаза наполнились слезами и сердце сжалось от горя.

- Где у тебя болели ручки  ? -  бормотала я,  шмыгая носом, - вот здесь, в локоточке?  А ножки -  вот  здесь, в коленочках?  Ничего страшного,  сейчас Жанночка  погладит папочке коленочку…подует папочке на ручку … и все у любимого папочки пройдет…. все до свадьбы заживет…

- Спасибо, дочка, -  засмеялся папа, вставая с лавки и тоже шмыгая носом. Цветочный дождь посыпался с его головы. – Вылечили вы меня, доктор,  на всю оставшуюся жизнь!
 
- У тебя точно ничего больше не болит? – не верила я, -  ни ручки, ни ножки? А ну-ка, попрыгай!

• * *

- Папа, пойдем к нашей березе, - сказала я, беря отца за руку, - я тебе хочу открыть свою тайну. Только ты не смейся. И никому не говори.

- Не буду, - пообещал папа, - и не скажу. И вообще, хорошие люди никогда не смеются над чужой тайной!

-Тогда слушай,  - осмелела я, - знаешь, я боюсь ходить по бревну (под березой над землей  возвышалось  детское физкультурное  «бревно».) Мне высоко и страшно. Все девочки по нему ходят, Ирка даже прыгает на нем, а мне страшно. Я боюсь упасть и расшибиться.

- Ерунда, -сказал папа, - не упадешь и не расшибешься.  Вот тебе моя рука. Держись за нее крепче и ничего не бойся. Ничего с тобой не случится.

- Точно? – не поверила я, пряча руку за спину,  -  а почему?

- Во-первых, - сказал папа, -  потому, что внизу мягкая трава. А  во-вторых, ты – дочь моряка! Дочки моряков никогда ничего не боятся, не падают и не расшибаются! 

-Ух ты!  - обрадовалась я -  «Дочь моряка»! Вот это да! Давай, папа, руку! Не боюсь я этого бревна!

• * *

Конечно, я все-таки свалилась.  С самой середины бревна. После того, как решила прыгнуть, как Ирка. После папиных одобрений: «Ну еще шажок, дочка!  Смелее, умница моя!»
 Я приземлилась прямо  на мягкую траву, под которой коварно замаскировалась каменная крошка. 

- Ой, елки, -  сказал папа, растерянно глядя на мои содранные коленки,- задаст мне   твоя мама взбучку  по первое число…

Я с ужасом глядела на капельки крови, выступающие на моей содранной коже. Я и не думала плакать – я лихорадочно соображала, как можно спасти папу от  маминой взбучки.

-   Юра, подорожник прилепи, - сказала проходящая мимо соседка тетя Нюра, - да подержи минутку. От ссадин и следа не останется.

-Точно! – обрадовался папа, - и как это я забыл про этот самый подорожник! Мы так всегда делали! Сейчас!

Папа метнулся к протоптанной тропинке, мигом выдрал пару крупных, как лопухи, подорожников, потер их в руках  и прилепил к моим боевым ранам. Коленки защипало. «Ой, - сморщилась я, - щипет!» « Так и должно быть, - объяснил папа, - щипет – значит, заживает.»

Я посидела минуточку на лавке, потом во двор вышла моя подружка Лена, через пять минут я уже забыла  про коленки и подорожники и вовсю носилась  с Ленкой наперегонки.

Вечером к нам  пришел гость – папин сослуживец.

«Росляков,» - сказал сослуживец и протянул мне руку.

«Жанна, - ответила я ,  пытаясь пожать огромную росляковскую ладонь. И добавила:  - дочь моряка.»

• * *

Прошло много лет. А наш двор ничуть не изменился. И летняя жара в нем  ничуть не изменилась. Она снова висит сизой дымкой над асфальтом и плавит раскаленную Москву.

Я выросла большая и сильная. Мне  уже почти 53 года,  а папе  только 77.

Он сидит на  той же лавочке и читает газету. 

-Папа, - говорю я, - ты помнишь, что врач сказал? Нужно встать и походить.

- Да-да, конечно, - суетится папа, - я обязательно встану и похожу. Только чуть-чуть позже. Я так устал, дочка!

- Это от чего ты устал? – изображаю я удивление, - от чтения газеты?   А ну-ка, вставай и пойдем прогуляемся  до  нашей березы и обратно ! Я даже слушать ничего не хочу!

Папа растерянно  на меня смотрит, но не встает. Боится. Мне его жалко до спазмов в горле.
 
-И долго ты собираешься так сидеть? – строго спрашиваю я,  чувствуя, как мои глаза наполняются слезами - в чем дело? У тебя что-то болит?

- Нет-нет, дочка! – уверяет меня папа, - ничего не болит! Ну честное слово! Просто я, знаешь ли, немного не уверен. Мне кажется, что если я встану и пойду, то  не удержусь и упаду. А если упаду - то уже не встану. И расшибусь еще поди...

-Ну вот еще, - я осторожно  поднимаю папу со скамейки, -  выдумал тоже! Да тут просто невозможно упасть! Земля ровная, трава мягкая. Ноги у тебя крепкие, сильные. С чего бы тебе падать? Вот тебе твоя трость, вот моя рука. Опирайся и иди.

-Хорошо, - соглашается папа и делает нетвердый шаг. Смотрит на меня просветленно и улыбается: - чуднАя ты все-таки, дочка…чертенок прямо… Что в детстве, что сейчас.

- Шажок, еще шажок, -  подбадриваю я отца, - ты умница, папочка! Ты у меня такой молодец! Такой смелый! Настоящий моряк!

Мы идем с отцом к нашей березе  по залитой солнцем  тропинке. Он сосредоточен, напряжен, серьезен. Он очень  хочет мне угодить. Я его люблю  в этот момент больше жизни, моего седого  беспомощного  больного  ребенка.  Как я буду жить без него – я не представляю, честно.
 
А пока моя любовь  цветет буйно и густо, как подорожник  у нас под ногами. Целый ковер  своей любви я стелю под ноги своему отцу. Ее хватит надолго - на все  папочкины  боли, все его ссадины, на всю его жизнь и всю мою жизнь.

Ты только иди, папа. Только иди.


24 мая 2013 года.

На фото: два любимых Юры - мой папа с моим сыном.  8 лет назад.

П.С.: мой отец, Юрий Александрович Титов, ушел из жизни через год после публикации этого рассказа, 20 сентября 2014 года. Я мчалась к нему на всех парах, но опоздала. Ему было 78 лет.