Букет моей Бабушке

         ИЗ МОИХ ВОСПОМИНАНИЙ   
         "БУКЕТ  МОЕЙ  БАБУШКЕ"
                Судьба   подарила  мне   шанс -  узнать ИСТИНУ
                из самого первоисточника - и я этот шанс упустил...
Вместо Пролога
В фундамент каталога знаменательных совпадений наша семья внесла свои, весомые, камешки. Весной мне должно было исполниться - 50 лет, старшему сыну - 25, старшему внуку - 5 месяцев; после первого развода минуло 10 лет, а второй раз я женат уже - верьте или нет - уже пять лет...
Но завершает список «пятикратных» моя Бабушка…
Ей сегодня 90 лет, и именно она и есть главный юбиляр... Старушка согласилась отпраз-дновать свою годовщину в назидание и поучение   внукам,   правнукам   и   уже   наметившимся   праправнукам  (точнее – прапра-внучке, которая должна появиться на свет через – не поверите – пять (!) месяцев).
   После согласования всех дат и пожеланий был назначен (мною, как старейшим из мужчин семейства!) юбилейный орг-комитет для празднования славной семейной годовщины пребывания Бабушки на этой земле.
         В своей краткой содержательной речи Я пунктирно обрисовал жизненный путь Бабушки от первых шагов в литературной журналистике далёкого и ещё дореволюционного городка Гомеля, до первого лево-революционного кружка отчаянных соратников из рабочих...
(см. ФОТО из архивного дневника Бабушки... ОНА же и изображена на нём  в окружении сових сподвижников...)
Затем Я  вспомнил её годы в вологодской тюрьме и последующей якутской ссылке.  Многое было обнародовано мной впервые и, не скрою, потрясло наших с Бабушкой потомков...
Минуя многие биографические факты последних 55 лет жизни юбиляра, я перешёл, как всегда, пользуясь моментом, к изложению очередных задач семейного коллектива во всех его подразделениях, перечислил пути и способы субъективного преодоления до сих пор непреодолённых объективных трудностей...
  Мой младший сын — аспирант - второгодник – „от имени и по поручению“ предложил возглавить научно-семейную конференцию –„Здоровая семья - залог здоровья!“ с докладами:
–„Долголетие - в массы!“, „Обучение печатному и отучение от непечатного слова в детсадовском возрасте“, „Разумное сочетание труда Жены и отдыха Мужа„ и
„Прогнозирование характера по поведению плода и плодоножек в пренатальном возрасте“.       
От имени Жён и Матерей выступила моя Супруга (от второго брака), призвав всех, способных сидеть, встать на трудовую вахту, ликвидировать малотоннажные и порожние рейсы по магазинам... Будущий Папа обязался вдвое ускорить оборачиваемость оборотных пелёнок и повысить качество их «проглаживаемости» и закупить в ближайшую загранпоездку сотню памперсов...
Закипела работа в банкетной, подарочной и гостевой комиссиях. Трудности возникали и почти одновременно разрешались... Заменяли  дефицитные  товары  на дефицитные  идеи  и компромиссы, в результате дефицит становился явью, плотью, статьёй расхода и предметом гордости и удовлетворённого тщеславия: икра, майонез, зелёный горошек, марроканские апельсины, сибирские кедровые орешки, французские мороженные цыплята и кубинский ром...
  С вином чуть не случилась промашка... Юбиляр категорически отказалась от кагора, который ей надоел ещё во время причащений в мрачные годы реакции  церковно-приходской школы...
Пока ещё советское Шампанское она тоже забраковала, так как его стали выдерживать не в дубовых, а в титановых бочках... А из общажных титанов Бабушка вдосталь напилась в голодные пореволюционные годы... Как всгда, выручила вишнёвая настойка моей рецептуры: патриотично, экономично, берёт за душу и хорошие мысли навевает в любом возрасте...   
В подарочной комиссии проколы!
Не успевают огранить пару заначенных якутских алмазиков и опоздали закупить… вологодские лапотки... Остановились на козьепуховом платке из башкирских степей и самовывезенном (мною, понятно) янтаре с отвальных берегов Куршской косы...
Дети выучили папины стихи... Отрепетировали танец «ручеёк» и настригли девяносто бумажных журавликов...
      Юбилей стремительно набегал и вот он грянул...
По звонку старинного, дореволюционного , будильника моя Сестра (по Матери) раскрыла двери столовой, все родные и приравненные к ним близкие сгрудились в коридоре у входа... Под свадебный марш Мендельсона-Бартольди правнук Юбиляра - весь в чёрно-белой, почти фрачной паре, как дирижёр – „Сна в летнюю ночь“ -  строго и почтительно провёл свою Прабабушку к столу.  Прабабушка чуть боязливо опиралась на крепкую руку своего далёкого потомка... На тёмно-синей батистовой кофте — сшитой ещё до рождения внука –  тихо позвякивали самые скромные и такие бесценные медали:
 „За оборону Москвы“ и „За победу над фашистской Германией“.
Как почти всегда, она была в своих древних целлулоидных очках с толстенными стёклами... Сквозь эти стёкла глаза её казались утонувшими в страшно далёкой глубине времён...  Потомок ласково помог ей усесться в её старенькое кресло... Усевшись, Бабушка стала рассматривать всё и всех и тихо улыбаться этой суете вокруг стола...
Получив „Добро“, все младшие по званию и по возрасту бросились на заранее указанные места... Самые младшие из допущенных уселись за маленьким детским филиалом стола „для больших“ и начали „оттягиваться“, как кому позволяло воспитание и энергия...
Взрослые и приравненные к ним приступили к разбору салатов (красно-свекольных, куро-картофельных, крабо-яичных), пошла апробация всяческих вин, крюшонов и водок.
Наконец, и как всегда  неожиданно,    за столом возникла тишина.Все устремились взорами и вниманием к Бабушке... Она, молча оглядывая нас сквозь  серебистые очковые линзы, казалось, заглянула куда-то так далеко, как нам не дано будет никогда.
Для нас - далёкое и практически незнакомое прошлое, для неё - вечно настоящее... Что виделось ей в эту тихую паузу? Её политический кружок из подпольщиков - бомбистов... Бедный Петро... Михаил... Маркус... Измаил и Иван...
Где их могилы???...               
    Вологодская тюрьма и голодовка политических? Якутская ссылка? Редкие свидания с собственным сыном, отданным на сохранение в чужой дом?...
 Голубые прямолинейные щупальцы прожекторов в ночном небе столицы? Затяжной визг и небывалый грохот разорвавшейся около дома гигантской авиабомбы?...
Закоченевшее тело сына, пробитое пулей немецкого снайпера.
...А может быть она с облегчением ощутила, что уже с самого утра не кружится голова, и ей удаётся расслышать такие молодые и громкие голоса её семьи... 
                IN MEMORIUM... Воспоминание...
Высота  №  201,8. Южнее  Наро-Фоминска...Река   Нара...Западный берег... Бойцы  -  курсанты осторожно продвигались через неглубокий овражек. Это проведенная природой лёгкая царапина на безбрежном море  земли  отделяла  совсем    лысую    возвышенность  №  201,8  от засаженной  строевым  сосняком  прибрежной  высоты,  должна  была послужить нам дорогой во фланг немецкой позиции...
Но уже через метров полста впереди идущие бойцы увидели  выступающие из-под снега поперёк овражка неплотные ряды колючей проволоки...
Пройти их не было б труда, но по бокам колючки лежали, даже не замаскированные, мощные толовые шашки... Видны были даже взрыватели... Но сапёров-то у нас и не было...
Тогда я, подойдя к преграде, но не слишко близко, расстрелял одну за другой обе мины, и курсанты быстро проползли под колючкой и через сто метров оказались у входа во фланговые траншеи немцев...
– “Ура!“, – подкреплённое ручными пулемётами,- и мы вышибли немцев из траншеи и со всей высоты 201,8...
...А пока мы рассматривали трофеи: оружие и документы убитых офицеров, со стороны леса, росшего на прибрежной высоте, раздались стрельба и крики, и на теперь уже нашу, только что взятую траншею, стала надвигаться группа немцев... Именно их-то мы отрезали от основных сил немцев, ушедших за эту высоту 201,8.
– Все за мной! – крикнул наш политрук Лев Александрович Стефанюк, вытащил из кобуры свой пистолет и побежал обратно в овражек, в который намеревались скатиться и немцы...
Я схватил стоявшую в блиндаже немецкую винтовку, пачку патронов к ней и крикнув:
– Лев Александрыч! Не ходи! Без тебя отобъём! – бросился его догонять, и почти догнал уже в овражке...Он, а за ним и курсанты, стали карабкаться по крутому склону навстречу выстрелам и немецким голосам... Я почти догнал его, схватил его, дотянувшись снизу, за валенок, но Лев Александрович оттолкнул мою руку, вырвался на самый край овражка и оказался на ровном площадке перед лесом... Я, с трудом карабкаясь, выскочил наверх следом за ним.
Сильный огонь из леса заставил всех улечься в снег и замереть..
Пули свистели и ложились часто-часто; даже головы нельзя было поднять... Прошла минута огневого шквала и наступило затишье.. На краю оврага негусто росли молодые берёзки, недалеко от меня лежала срезанная снарядом большая ель... Правее в снегу запрятались старший сержант и, подале, пара курсантов...
– Ребята, где Стефанюк?    – Вот он... Убит...
– Как??? –  крикнул я и от неожиданности приподнял голову, но тут же нырнул опять в холодную снежную ямку –  от ближайшей берёзки мгновенно налетевшая пуля отщепила кусок щепы, попавший мне в щёку... Кто-то как будто подслушивал наш разговор и моментально реагировал на него выстрелом...
Сержант, не поднимаясь, крикнул: – Не вставайте, в вас стреляет снайпер, который Стефанюка убил...   
– А ты его видишь? — Вижу, только достать не могу – деревья мешают!
–... Я прополз, как крот, сквозь снег прямо до поваленной снарядом ёлки, забрался в ветки и осторожно раздвинул их... Метрах в семидесяти от нас внутри рядка саженных сосен наизготовке для стрельбы „с колена“, выставив винтовку с оптическим прицелом, по-хозяйски, как егерь на пристреленной точке, расположился немец... Видимо, меня высматривает... На груди, прямо на шинели, был виден какой-то значёк или орден?...
Вот под этот-то  „орден“я и подвёл  мушку винтовки, захваченной мною в немецком же блиндаже... Отличный инструмент, бьёт точно... Мгновенье...Немец выронил свою винтовку и... упал на спину... Я вскочил и, крикнув:
– Отомстим за Стефанюка! Вперёд! – и побежал по снегу к лежащему снайперу... Курсанты, стреляя из винтовок, из автоматов, за мной...
Через полчаса всё было кончено... Мёртвые немцы лежали молча, раненые стонали, а оставшиеся целыми, сбросив оружие и подняв руки, ждали нашей команды... Мы согнали их в овражек.               
    На плащпалатке пронесли в траншею Льва Александровича и уложилы на нары в блиндаже, выбросив наружу, в снег, лежавшего на тех нарах убитого немецкого офицера, документы которого мы вместе с Стефанюком рассматривали менее часа назад...
Возле тела Льва Александровича поставили часового. Я осмотрел убитого...
Стефанюк умер, вероятно, мгновенно: возле левого соска была маленькая пулевая ранка...Крови почти не выделилось...
Связисты подтянули провод, я доложил комдиву о выполнении задания и гибели командира...
Стало темнеть... Около восьми появился старшина с подносчиками пищи и боеприпасами... Через час позвонил начштаба дивизии и приказал сдать позиции на высоте 201,8 и вернуться на восточный берег реки Нара.
Отходили грустно... Четыре курсанта несли на плащпалатке тело Льва Александровича... Кроме него, мы потеряли убитыми и ранеными около двадцати курсантов...
В штабе мы получили приказ сосредоточиться на новом плацдарме...
Командование принял я - воентех первого ранга Стефановский...
 Трое суток продолжались бои...Наконец  ( осталось из 150-ти курсантов только четырнадцать..) нас сменили и отвели в Апрелевку, где мы и дожидались пополнения вплоть до января 1942-го года.. —
                ***---***
На  стенах Войны  отпечатки всех рук: Российских крестьян  и берлинских рабочих…
Средь них  и твои - Политрук Стефанюк... Полвека   назад...Может, прошлою ночью?
                ***---***
                ....Спустя десятилетия....
И   только   старший   по   застольной   должности   запустил   вереницу юбилейных   тостов, как  Бабушка   поднялась, нетвёрдо  держа cеребряный шкалик и произнесла еле слышно, как бы про себя (а может  и  в  самом  деле про  себя):
 –   Вспомним Ивана  Никитовича, нашего Дедушку!...
Мы разом загасили слегка слащавые уважительные улыбки, встали и молча выпили...
Дедушка был семейной легендой, можно сказать её Святыней... Безропотный    и  бескорыстный  труженик,  он тихо скончался  от  голодного  истощения  буквально у колёс  своего паровоза... Водимые  им  составы  уходили  на юг,  на  восток,  но  он никогда не привозил хотя бы кулёчек спасительной в те голодные годы мучицы...
Совесть не позволяла...
Бабушка   продолжала   стоять... Красное   вино   чуть   плеснулось   на скатерть, но никто не решился перебить её...
  –Я хочу выпить за вас, мои дорогие и попрежнему мои маленькие... Живите долго и мирно...Вспоминайте нас, когда уж и меня не будет в живых. Наверное, и ждать-то уж недолго осталось...
–  Она пригубила глоток и села, облегчённо прислонившись к спинке кресла и с явным удовольствием стала кутаться в подаренный пуховый платок...
Все стали дружно разубеждать, предлагать жить долго и долго, а затем все разговоры разбежались по разным застольным группкам...
    Правнук включил кинопроектор, мы ещё раз увидели себя в нежных младенческих и юных возрастах... Затем закрутился кассетник, потом появилось кофе и к нему мороженое, полились песни и песенки, и начались танцы.
Соседи снизу приходили справляться - долго ли им ждать окончания: завтра, мол всем на работу, а малышам в садики...
Квартира – и комнаты и коридоры и кухня – заполнилась сигаретным дымом... Уснувшая за столиком малышня разбросана по разным уютным углам...Отзвенела последняя летающая (со стола на пол) тарелка. Таксисты, заранее заказанные, один за другим подлетали на своих пёстроклетчатых мустангах к нашему подъезду... Спустя час в затихшей и опустевшей квартире остались только я и Бабушка.
   Мы молча, стараясь не вспугнуть тишину,  дособирали  посуду и расставляли по всем полкам вазы с цветами... Хрусталь и „кузнецовский“ фарфор Бабушка предпочла вытирать сама... Она осторожно прикасалась к изящной посуде „из раньшего времени“, иногда с удивлением и задумчивостью рассматривала тот или иной реликт, что-то нашёптывала то ли ему, то ли себе, то ли кому-то нам неизвестному...
Эти вещицы проводили её в её прошлое...
         А под самую полночь мы с Бабушкой опять стали перелистывать её „секретный“ альбом с фотографиями... Я бывал на фотовыставках, сам с младенчества осваивал фото¬дело (для меня это всё же было фото-развлечение) и осознаю цену многим фотографиям из её альбома... Эти, немногие вехи прежних времён, событий и людей, и по каждой из них хороший беллетрист мог бы создать великолепные тексты во всех жанрах - от романов - эпопей до иронических детективов...
  Странно, но до сих пор некоторые, и весьма важные, детали событий из своей жизни и имена моя Бабушка до сих пор держит в себе, не озвучивая их ни под каким предлогом...
   Однажды, в середине её рассказов о технологиях захвата и удержания Власти  в  далёких  зауральских  местах, я попытался  включить магнитофон  в  тот момент, когда она рассказывала  о чекистских экспериментах над арестованной „мелкобуржуазной сволочью“...
Любознательные „исследователи“ практическим путём определяли: – Сколько голов пролетит - пробьёт пуля „маузера“?
–   Обозначилась цифра:  -  около   одиннадцати... Но там  же обнаружилось,  что детских голов одна пуля может проскочить больше...            
     Ни записать эти страшные «показания», ни услышать имена „исследователей“ мне не удалось –     „свидетельница ушла в глухую  молчанку“!!!

                ИНТЕРЛЮДИЯ
- Воспоминание...28 ноября 1906 г. 
       Светлой памяти Николая
– „Целая  неделя  прошла  в  ожидании  казни:  ИСКАЛИ  ПАЛАЧА...
И каждую ночь мы ждали, что вот-вот возьмут, уведут его от нас... Мы не спали по ночам - я и Маруся Спиридонова.   Камера спит. А мы две затаимся в углу и шепчемся тихонько.  Говорим, говорим... И во всём, в речах и взглядах - кровавые отблески смерти... Где-то   застучали. Бросаемся  к окну, впиваемся взглядами   в   темноту... Не виселицу ли строят? Нет, снова тихо… Прошли по двору. Из окон мужского корпуса блеснул огонёк.
-«Не у него ли? За ним ли пришли?»
 Мы стискиваем прутья решётки, слушаем... Нет, возвращается одинокая фигура надзирателя... И снова мы сидим и шепчемся и прислушиваемся, вздрагивая от каждого шороха, от каждого стука... Светает внизу... Загрохотали тяжёлые двери: шесть часов, наверно. Мы ещё ждём. И когда все уже встают, мы, измученные, с издёрганными нервами, бросаемся в кровати и засыпаем тяжёлым сном... Так прошло семь дней!
На 7-ую ночь тюрьма долго не спала. Николай стоял у окна, изредка перекликаясь с нами. Одна из нас запела. Она знала только грустные песенки любви и пела их ему одну за другою... О любви обречённому на смерть... Мы застыли в муке. Разрывалось сердце. Ночью мы дежурили, как всегда…  Мы не спали и утром. И легли только днём, когда никто не ждал беды...             И вдруг проснулись... Нас будили:
 – Николая уводят! – Бросились к окну...
Он зовёт!
Но его уже увели.. Его отправили в крепость, и утром, на рассвете, расстреляли...
Марусе он прислал часы на память „от весёлого Николая“…   
                Раиса Наумовна Брудно (Аронсон, Стефанюк)

                Раиса Наумовна Брудно
"ВОСПОМИНАНИЯ  О  ТЮРЬМЕ"
Здесь время счёт ведёт потерям, Всё в безысходность сплетено:
В железо кованные двери, Решёткой сжатое окно.
По  своду грубому, по стенам Бессильный, слепо бродит свет.
И каждом шорохе - измена, И в каждом шёпоте - навет.
Как на поруганном кладбИще, Недвижно брошены тела.
Но бродит дух их - зоркий нищий - Таит нечистые дела...
И мертвецы, с открытым взором, На утро встанут с жалких нар.
По длинным, серым коридорам Клубится медленный кошмар.
Ползут часы, недели, годы.. Беззвучной, мёртвой полосой...
И смерть у каменного входа Звенит ненужною косой...

Публикация Станислава Львовича,  внука Раисы Наумовны .
             "ОСВОБОЖДЁННЫЙ  ТРУД"
Пред старым миром встал колосс.
Сановник, выскочка, священник - Всех мучит роковой вопрос
И все дрожат: свободен пленник. Труд не поступит, как изменник.
Стальной, со взглядом, полным гроз,
Он всё расчёл. Былой смиренник, Он властелином сам возрос.
Он говорит: «Весь мир земной,
Со всем, что есть в нём -  будет мой. Вы пьёте всё из нашей чаши".
О призрак грозный! Ты восстал. Делить ты  хочешь  капитал?
       „Делитъ? О нет! Теперь всё – наше“.
Эжен ПОТЬЕ      ПЕСНИ  РЕВОЛЮЦИИ
Перевод - Раиса СТЕФАНЮК
POST SCRIPTUM
Прошло, увы, не очень много лет и свершилось то, что на земле свершается и свершится с каждым... И на Даниловском кладбище города Москвы  Бабушка упокоилась совсем рядом со своим сыном... Я, её старший внук, опустил прах глубоко в землю, над ним установил бронзовую плиту, из которой поднимается „раскрытая книга“... На левой странице, под овальным фото Бабушки и её именем и датами жизни, „горельефы“ её поэтической чернильницы, из которой выросло большое гусиное перо...А на правой странице „бронзовой книги" три слова — три   клятвы:
        РЕВОЛЮЦИОНЕР    ПОЭТ      ПЕДАГОГ