Как я занималась пятиборьем. Ироническая проза

Я и спорт – понятия несовместимые и даже враждебные друг другу. Потому что я от физкультуры была освобождена еще в школе, а студенткой попала  в так называемую спецгруппу. Ну, это для тех придумали, у кого  временные или хронические болячки вроде бы есть, но не смертельны – руками и ногами дрыгать можно без опасности для жизни.
          Но мне все равно есть чем похвастать, если внуки спросят, почему я даже плавать не научилась.
          – Зато я умею гранаты метать,  на лошади скакать и стрелять из  спортивной винтовки, – с гордостью отвечу я.
                Ну вот, сами посудите.


                1.  КАК Я МЕТАЛА ГРАНАТЫ

          Урок физкультуры на   маленьком стадионе посреди сквера. Наша  спецгруппа – сборная «солянка» –  с каждого факультета. Нас человек двадцать – очкариков, язвенников, диабетиков и прочих болезных. Полные инвалиды от занятий  освобождены, а нас пытаются приобщить к здоровому образу жизни.
          Получается неважно:  физрук – Горянов, дядечка из бывших военных, на пенсии,  нас  презирает. Мы за глаза его кличем Змеем Горынычем. 
          Нулевая пара, а это очень рано, и каждый просыпается на ходу, как и я. Будит  весна и зычный голос бывшего вояки на фоне птичьего щебета.
          А весна, апрель,  травка  под ногами  новорожденная. Солнце ласково греет, а также надежда, что Горыныч отпустит нас пораньше, и мы еще успеем сбегать на второй сеанс в «Сачок» – кинотеатр, куда все студенты и сачкуют.
          Мы в лыжных тренировочных штанах и футболках. Горыныч оглядывает нашу шеренгу скептически, вздыхает. Господи, думает, наверное, одни толстые да неуклюжие, другие хилые да худющие! Что с них возьмешь?!
          И я худая, чего стесняюсь, хотя у меня параметры   как у нынешних «моделек» : 90 – 60 – 90. Нет, если точнее, то  90 – 50 на… С бедрами проблема, жирком не обросли, приходится носить нижнюю юбку. С тонкой талией смотрится здорово,  а грудь на месте! Но сейчас я в штанах, и Горыныч глазом на моем бюсте отдыхает, хоть и старый он хрыч.  А  рост у меня 169 см. В пятидесятых годах считалась высокой.
         – Станови-ись! На первый-второй рассчитайсь!
         Лениво выстраиваем ряд. Я вторая, за мною – Мишка-толстяк, с математического.  Еще и очкарик. Еще и заика. Топчется,  равняясь на мои носки.
         – Первый! – браво  орет первый.
         – Второй! –  скромно говорю я.
         – Третий! – браво вопит Мишка..
         – Отставить! – кричит Горыныч и машет рукой. Сначала, мол!
         – Первый!
         – Второй!
         – Третий!
         –  Четвертый! – радостно сообщает самый наш веселый, с биофака, Андрюха.
         – Отставить! – злится Горыныч.– Выйди из строя, Корсунский!
         Мишка  шагает вперед.
         – Беги в поликлинику, бери освобождение от физкультуры  у  психиатра. Ты на каком факультете учишься?
         –  На мехмате.
         – Тем более. Считать не научился,  а в математики прешься.
         – Так я ж  правильно посчитал! Третий!. Люська вторая, а я…Да пошутил я!
         – А ты, четвертый, тоже пошутил?  Биолог?
         – Так точно, – рапортует биолог.
         – Так точно – пошутил или так точно – биолог?
         – То и другое!
         – В строй, шутники! Рассчитайсь! Та-ак. Сегодня будем метать гранаты.
         – А пригодится? – спрашивает Андрюха. – В личной жизни?
         – Отвечаю: на глупые вопросы не отвечаю. Сдаем нормы ГТО,  первая ступень. Хочешь стипендию иметь – метнешь и гранату. Иначе  – неуд.
         Неуд никто не хочет. Готовы что угодно метнуть ради стипендии, на нее и живут в основном,  особенно приезжие. Я местная, но без капроновых чулок, которые рвутся часто и покупаются на стипендию, никуда не сунешься.
         Горыныч нам показывает, как метать. У него здорово получается: учебный снаряд  долетает до намеченного столба с репродуктором на вершине. Зимой здесь каток,  под музыку.
         Горыныч имен наших и  фамилий не берется запоминать. Оно ему надо! Потому тычет пальцем:
         – Давай, ты!
 Это он вертлявому малышу  с химического факультета. Чем  тот болен, не знаем, но шустрый такой, что вызывает подозрение. Симулянт? От армии косит?
         Малыш как-то странно замахивается, и граната улетает  «в другую степь».  В сторону забора, за которым уже улица.
         Горыныч хмурится.
         – Перебор. Прохожего убить хочешь?! Тебе надо  на 32 метра. Столб видишь?! Иди, ищи снаряд.
         Снаряд нашли под самым забором.
         Теперь моя очередь. Я девочка послушная, все замечания Горыныча учла. Сильно не размахиваться, целить в столб.
         Занесла руку, метнула – и все задумчиво уставились в небо.   Никто не понял, куда исчезла моя граната после продуманного броска. Вроде все видели, как метнула, а гранаты нету.
          Нашел наш веселый химик, тычет мне под ноги пальцем:
          – Ой, вертится!
          Граната волчком крутится у моих ног. Интере-есно!
          – Ложись! – смеется химик.
          – Себя подорвать решила? – под общий смех удивляется Горыныч. – Это же надо так уметь! Держи!  Еще пробуй! Да не маши так руками! Во-от!
         Все с интересом следят за полетом моего снаряда. Граната выскочила из моих рук и вроде бы   улетела вдаль, но опять ее полет завершился … у моих ног.
          Теперь уже все ржали, как припадочные, один Горыныч обескураженно изучал  невидимую траекторию полета моей гранаты, упорно желающей вернуться и меня взорвать.
          – Самоубийца какая-то… Как зовут?
          – Люся. Ой, Людмила.
          – Давай, Людмила, третий раз. Отставить смех!
          На сей раз граната упала в трех метрах от меня.
          – Рекорд, – ухмыльнулся Горыныч. – Нельзя тебе на войну. Иди гуляй. Зачетку давай.

                2. КАК Я СКАКАЛА НА ЛОШАДИ

         Когда у меня обнаружили язву желудка, пришлось  посреди  второго курса брать академотпуск. Подлечившись в больнице, а потом побывав на курорте в Миргороде,  я обнаружила, что у меня куча свободного времени до начала занятий. Отпуск кончался в конце второго семестра. Мне полагалось соблюдать диету, беречь нервную систему, а потому вести спокойный образ жизни и не напрягать свои слабый организм физическими нагрузками.
         А в это время (была ранняя осень) моя младшая сестрица, Лялька, по совету своего одноклассника записалась  в школу верховой езды и каждый раз возвращалась оттуда приятно возбужденная.
         – Записывайся и ты! Мама не узнает. Она же на работе днем! Там так интересно! – подстрекала она меня, так как ей было скучно ходить туда и возвращаться в одиночестве.
         Я живо представила себя наездницей (почему-то сидящей  боком, в длинном платье и  в шляпке) и радостно согласилась.
         Набор уже закончился, но мы с сестричкой собрали вместе  все свои  женские чары, какие только успели приобрести, и воздействовали ими на душу берейтора. Тот сдался, меня записали.
         Мне выделили  спокойную кобылку по имени Марта и  рассказали сначала, как  за нею ухаживать. Несколько дней я только наблюдала, как другие резвятся на лошадях,  а сама скребла, мыла, чесала свою Марту да  убирала в стойле. Для этих других, которые скакали…
         Мне нравилось, что Марта – гнедая по масти. В самом слове этом было что-то настоящее, «лошадиное», взятое из сказок и русской поэзии.  Я старательно завоевывала симпатию Марты и тешила себя догадкой, что ей  тоже нравлюсь. Уж очень  она ласково пофыркивала во время «банных» процедур и все время оглядывалась на меня.
        Первые дни  занятий я не забуду никогда.
        Настоящей школы верховой езды еще не было – мы попали на ее рождение и становление, а потому и   профессиональных тренеров тоже не было, как я сейчас понимаю. Был Главный (берейтор), все время чем-то занятый, а еще мальчишка младше меня, Серега, который  и проводил уроки. Он и помог мне  первый раз взобраться на Марту, угнездиться в седле. Потом  быстренько провел инструктаж, что я должна делать во время движения со своими  коленками, руками, стременами,   и  как не отбить себе зад, «облегчаясь» на ходу.
        Оказавшись в седле, я была потрясена: ничего себе – высота!    Мне показалось, что я восседаю где-то на уровне второго этажа! А страх высоты  в перечне моих фобий был на первом месте.
       Поджилки у меня затряслись, но я постаралась  изобразить бесстрашие.
       –  Как там тебя? Люся? Вот, покатайся  на той площадке, вдоль забора! Видишь, где травка? – разрешил Серега после краткого инструктаж. – Только не увлекайся.
         Ничего себе! Не увлекайся! Тут хоть бы удержаться, не слететь вниз! А где обещанная корда, на которой  недавно водили мою сестру и еще каких-то мальчишек? Почему меня бросили?! Почему никто не подает команды моей лошадке?
        Марта стояла неподвижно. Ждала приказа? Я изобразила звук, каким подзывают собак, прижала  бока  Марты коленками и  взялась за повод, направляя ее на указанный лужок. Марта в ответ сделала поворот вокруг своего корпуса и с достоинством  зашагала в сторону конюшни.
        – Эй, ты куда?!  – возмутилась я, изо  всех сил  стискивая  коленями ее крутые бока и дергая за повод.
        Чихать она хотела на прогулки по зеленой травке вдоль ограды! Ее  тянуло в стойло – дозавтракать. Или я ей не нравилась
         
        Мне оставалось только пригнуться, чтобы не набить себе  шишку при въезде в конюшню.
        Несколько дней я воевала с бессовестной Мартой, потешая зрителей, то пришпоривая ее больно (как мне казалось), то уговаривая на ухо меня не позорить, но флегматичная кобыла, как только Серега  отчаливал от нас, сворачивала в конюшню.
        – Упрямая, зараза, – улыбался  мой так называемый тренер. – Зато безопасная. Для начинающих.
        Мои мучения кончились, когда в дело вмешался Главный.
        – Принимай, – сказал он мне через недельку после этих мучений, выводя из конюшни темно-гнедого коня по имени Шум. – Этот с характером.
         Шум не умел стоять на месте – перебирал ногами, чем и был похож на меня,  ненавидящую всякое ожидание. Мрачноватый берейтор провел меня по кругу, как и положено,  несколько раз, деловито подавая команды.
         Какое это было счастье – чувствовать под собою круп лошади – не стоящей  в конюшне, а движущейся! С каким удовольствием я приподнималась (облегчалась), уже сообразив, как и в  какой момент это делать!
         Спасибо  Шуму, который не стал меня позорить, хотя ему тоже  на ходу приходилось корректировать мои суетливые приказы. Он словно прощал мне неопытность своим благородным снисхождением.
         Через пару недель я уже чувствовала себя наездницей и  даже освоила езду рысью!
         Но иногда мой Шум тоже взбрыкивал, выражая  протест,  и делал попытки сбросить меня. Один раз ему это почти удалось. Я вцепилась в гриву, сразу позабыв обо всех уроках. Хорошо, что недалеко оказался   новый тренер. Шум прекрасно учуял, что я из трусих, а самое слабое мое место – руки. А, может, он не любил женщин, потому что с мальчиками он был терпеливее?
         И все-таки месяц общения со мною примирил Шума  с таким несерьезным наездником, как я.
         – Девочки, завтра не опаздывайте, попробуем галоп, – обрадовал нас с Лялькой новый тренер, постарше Сереги (тот был обычным конюхом). – А там и препятствия начнем брать.  Некогда нам тянуть, скоро сюда  нагрянут проверяющие. А вы мне нравитесь, сестрички. Потому что не опаздываете, в любую погоду приходите, и не очень большие трусихи.
        Возвращались мы с ипподрома слегка   очумелые от перспективы  все-таки  свалиться на полном ходу: словечко «галоп»  вызывало страх. Но и  гордость! Мы будем ездить галопом! Мы будем брать препятствия!
        Поскольку авантюра со школой верховой езды держалась в тайне от родителей,  приходилось врать. Сестричка вешала лапшу на уши родителям, что она после школы ходит делать уроки с подружками, я – каждый раз варьировала выдумку.  Что стало бы с родителями, узнавшими, что их дочь с язвой желудка, освобожденная от физкультуры, пожизненно,  трясется на лошади по два часа в день,  когда ей положен покой?!
        Хорошо, что никто на ипподроме не брал справок о здоровье, как положено! Порядок там только начинался…
        Но не все коту масленица! И следующий наш поход на ипподром  закончился плачевно.
        – Девочки, – я вас огорчу, – сказал Главный. – На базе нашей школы открывают пятиборье. Остаются только те, кто принесет документ о сдаче норм  ГТО  по плаванью, стрельбе, фехтованию, легкой атлетике…
        Стрелять и плавать я не умела, фехтовать тоже, бегать не пробовала.         Умела только гранату метать на три метра.
        – Девочки, вы такие хорошие, мне вас жаль, но вы не расстраивайтесь! Не надо плакать. Просто позанимайтесь каждым видом отдельно и возвращайтесь! Мы вас примем!  До свиданья, Было очень приятно иметь дело с такими дисциплинированными девчатами! И мужественными, – добавил берейтор, подслащивая  горькую пилюлю…
         Лукавил дядечка. Не терпелось ему избавиться от наших жалобных физиономий, готовых заплакать. Набирали туда настоящих спортсменов!
         И побрели мы домой…
         

                3.  КАК Я БЕГАЛА


        Уже  дома захлестнула обида: как это так – что я не буду заниматься верховой ездой?! Буду. Мне только надо научиться плавать, стрелять, фехтовать. И бегать. С чего начать?  С самого легкого – «бегать». Им нужен документ, что я сдала нормы на значок ГТО, то есть ГОТОВ К ТРУДУ И ОБОРОНЕ! А для этого надо пробежать … не помню, сколько. Кажется стометровку
             Да-а, задача… Ладно, думаю, с завтрашнего дня я начну бегать по скверику, тренироваться.
             И тут в мозгах щелкнуло: а зачем время тратить? Ты же можешь бегать! Забыла, как драпала бегом  прошлым летом?  Сколько стометровок одолела? То-то же! Надо сразу идти – и сдавать, без всяких подготовок.
             «Я могу все! – сказала я себе, принуждая волю к действию. – А ну-ка вспомни летний эпизод!»
             А было так. Возвращалась я со станции Незабудино, где  гостила у родной тети.  За две недели общения с природой набралась  свежего воздуха и физических сил, а теперь ехала в город рабочим поездом.  Настроение хорошее, по городу соскучилась, потому что одной природой не надышишься. Есть еще подружки, сестрички, родители, книги, кино, танцы во Дворце студентов.
             И вот я еду, в окошко смотрю, любуюсь полями и пробегающими селами.  Вагон общий – открытые купе и проход, где я и стою возле окошка.             Пассажиров мало – середина дня. Кто спит  прямо на голой лавке, подложив вещи под голову,  кто дремлет сидя. Народ простой, бедно одетый, от жары потный. Бабы в платочках и платьях с длинным рукавом , несмотря на жару. На меня  – нуль внимания. Я чужая здесь – в своем  нарядном сарафане из голубой тафты. Весь свой скудный студенческий гардероб за две недели гостевания  нуждается в стирке. Вот я и нацепила праздничный сарафан, не пригодившийся в сельской местности. Теперь кажусь всем белой вороной с подкрашенными губами.
            Какой-то тип меня  и приметил, остановился в проходе:
            – Откуда ж ты, такая?
            Я молчу.
            Рожа у парня красная, припухшая, самогонкой от него разит, куревом дешевым. Но сразу видно – городской, говорит по-русски без акцента.
            – А чего молчишь? Чего нос воротишь? Думаешь – я быдло сельское? Нет, Сталевар, с Петровки. Слышала о таком заводе? Пролетарий я.
            Я киваю головой, потому что всей кожей чувствую нарастающую злость  в голосе пролетария. Уж лучше бы он был сельским,  те не такие нахальные.
            – Тебя как зовут? Меня Василий. Поговорим? Чего молчишь? Брезгуешь рабочим классом? Культурная сильно?
            Надо отвечать. Вот как он, сволочь, встал в проходе – не повернуться.
            – А о чем мы  можем разговаривать? –  спрашиваю. – Я в производстве не разбираюсь.
            – Студентка? А я тебе не подхожу? Так ты мне подходишь. Парень есть? Ухажер?
            – Есть. Сейчас  войдет в этот вагон. Жду.
            – Дура. Скоро город. Нет больше станций, одни разъезды. Врешь, студентка.  Теперь я буду твоим парнем.
            Я с тихим вздохом  поворачиваюсь лицом к вагону, в жалкой надежде, что кто-то заступится, скажет парню словечко, чтоб отцепился. Будь я мужчиной, так бы и сделала. Напрасно,  все отводят глаза.
            А  нахал замыкает меня в кольцо рук. Я быстро ныряю под эти руки и почти бегом устремляюсь по проходу вперед. Может, в следующем вагоне найдется защитник.
           – Стой, дура, ты куда?! – злобно шипит он. – Не уйдешь ведь!
           Я в тихой панике. Вот заорать бы сейчас на весь вагон! Ну почему я молчу?! Мне стыдно кричать! И вправду – дура. Спасаться надо любыми способами. Завизжать, например.
           Народ безмолвствует.
           Я ускоряю бег, чуть не сталкиваясь лбом с проводницей, проверяющей билеты. Эта заминка подарила мне несколько минут, и я смогла перебежать в следующий вагон, где народу было побольше. Даже  прошла несколько шагов спокойно.
           – Дура, – слышу вскоре за своею спиной. – Ах ты…
           Грязный мат сорвал меня с шага на бег. Слышу, как мужики гогочут вслед, очевидно, сообразив, что наблюдают преследование. Сволочи, гады!
           – Давай,  девка, давай!
           Он догнал меня в самом первом вагоне, за которым уже машинисты сидят.
           Я поворачиваюсь к нему лицом:
           – Что вам нужно от меня?
           – А то не знаешь?
           –  Отстаньте!
           – Вот приедем сейчас, увидишь, что мне нужно.
           Боже, сколько в этом голосе агрессии!
           Я даже не заметила, как поезд прибыл на платформу городского вокзала.  У нас его называют Южным.  Он маленький, находится в той части города,  что тянется вдоль Днепровских берегов. Это частный сектор,  одноэтажный поселок, который ярусами  поднимается наверх.  К обустроенным кварталам, где  бегает трамвай и ходит много народу. А здесь темно, нет  асфальта на тротуарах, дорога крутая и размыта дождями. Два раза в сутки здесь бегает маленький вонючий автобус – подвозит пассажиров к поезду, который идет в сторону Никополя.
           Я спрыгнула со ступенек вагона на ослабевших от страха ногах и – бежать! Сумка осталась в вагоне, и это меня спасло. Ничего не тормозило мой бег по улице вверх, а страх подгонял. Если в вагоне никто меня не защитил, то здесь, где темно и безлюдно,  этот агрессивный тип меня, меня…
            – Стой, сука!   Стой!
            И тут я припустила с такой скоростью,  что любой бы физрук мне  вручил бы  значок ГТО, если бы замерил результат.
            Оказывается, человек может все! Я летела птицей, уже не слыша голоса за спиной.  Одно дыхание, словно он был сердечником. А, может, силикозом болел? Правда, в те времена об этом профзаболевании сталеваров я не знала.
            Вот и шаги затихли, а я все лечу. И вдруг спотыкаюсь о камень.
            Удержалась чудом на ногах, схватила камень, подняла над головой, повернулась с этим орудием пролетариата… Видок у меня дикий.
            – Только подойди, гад!
            Он шагах в десяти от меня еле передвигает ноги.
            – Все равно, сука, я тебя достану! Бешеная!
            Я ответила  очередным рывком наверх – прямо к огням родной улицы Лагерной, ставшей впоследствии проспектом Гагарина. Каких-то два больших квартала по прямой – и я  дома!
            Вот эта мысль и расслабила меня. Ноги просто подламывались, я уже еле передвигалась, но все-таки не останавливалась. Теперь меня можно было взять голыми руками. Но здесь светло, людно, полно молодежи.
            Никто больше за мною не гнался.
            А дома, опустившись на первую же ступеньку нашей крутой лестницы, я расплакалась. Сердце выскакивало из груди, мешая упиваться слезами облегчения.
           Так  неужели ради возвращения  к моему дорогому Шуму я не смогу пробежать какую-то  жалкую стометровку?!


                4. КАК Я СТРЕЛЯЛА 

               
        На новом курсе, в новом коллективе самым активным  среди мужчин оказался Игорь М.. Он ходил с высоко задранным  подбородком, и на его курносой физиономии  ( еще и в очках) легко читалось пренебрежение ко всем окружающим. Он назначил себе очень высокую цену и оправдал ее вполне, став впоследствии профессором  и деканом филфака. Умный был парень, но заносчивый до безобразия. Такие почему-то нравятся девочкам, и мои сокурсницы поочередно влюблялись в этого парня.  А Игорь заводил короткие интрижки, пока сам не влюбился в нашу однокурсницу – девочку не просто красивую, но и  куда умнее его. Через год женился, а потом всю жизнь терзал бедную свою половину бесконечными изменами
          Поскольку я была из тех, кто не клюнул на этого фанфарона, Игорек сам вдруг подсел  ко мне за парту и  давай меня очаровывать. Получалось плохо, но  это его охотничью натуру только подогревало. Теперь после лекций он провожал меня до трамвайной остановки, рассказывая байки про свою жизнь  и успехи в Суворовском училище. Он был сын полка, и провел там все детство. Мне, конечно, льстило внимание  этого хвастунишки, но и только.
         Однажды он сказал:
         – Меня комитет комсомола назначил курировать спортивную работу на факультете. Скоро соревнования по спортивной стрельбе, я набираю секцию, буду учить, а потом от филфака лучших стрелков отправим на соревнование – защищать честь факультета. Записывайся, а?
         Сама судьба улыбнулась мне! Вот оно! Со стрельбы я начну… свое пятиборье!
         Я согласилась и  с радостью прибежала на следующий день в тир, где уже собралась команда из нескольких человек. Игорь павлином расхаживал по тесному пространству, показывая ребятам, как винтовку заряжать,  на что нажимать и как лучше целиться.
         – Значит, так: первым стреляю я. Показываю пример и задаю планку,
         Выдал нам по несколько патронов,  разместил на стенде мишени, назначил первокурсника эти мишени менять по ходу занятий.
         Стреляли с пятидесяти метров. Игорек, не снимая очков, сделал  три пристрелочных с позиции лежа,   с упора. Завздыхал почему-то, протер очки, снова надел и стал стрелять.
          Мы с уважением к нашему тренеру толпились за его лежащим на топчане телом, шушукались.
          Первокурсник ринулся снимать мишени. Почему-то он бродил возле стенда, словно что-то разыскивая, потом крикнул:
          – А они целенькие! Одна шестерка в пристрелочной мишени! Остальные – в молоко!
          Игорь поднялся навстречу парню, выхватил мишени, не стал разглядывать, а просто скомкал их со словами:               
          – Что-то с глазами сегодня. Ладно, начинаем. Главное вы поняли.
          – А я смотрю – целехонькие висят! – радостно повторил паренек. – Вроде в них и не стреляли.
          – Чего ж ты снял их?  – удивился кто-то. – Иди теперь вешай опять.
          – Я сам, – с досадой сказал наш учитель. – Я же не участвую в соревновании! Кто там ложится первый?
           Я, как всякая трусиха,  стреляла последней. Плохие результаты остальных начинающих стрелков меня вдохновляли: значит,  не будут смеяться, если я промажу, как наш суворовец.
           Устроилась на животе,  уложила ружье, как было велено, глянула в глазок, подвела  угольник прицела  в центр мишени… Выстрел!
           Здорово, это тебе не гранату метать! Лежишь себе, руки не дрожат, глаз зоркий…
           Почти без пауз я расстреляла все патроны. И снова  пацанчик с первого курса устремился за мишенями.
           – Не надо было спешить, кто так стреляет? – ворчит снисходительно Игорек, предупреждая плохой результат.
           Мишени рассматриваем вместе. Первая, пробная:
           - Одна девятка, две восьмерки, - считает первокурсник.
           - Прилично, - говорит Игорь. - такое бывает. Это как в картах: везет начинающим, - добавляет снисходительно. - Давай сюда вторую.
         
               
           Во второй две дырки: одна, большая, в десятке, вторая в девятке.
           Все молчат.               
           – Ничего себе, – присвистнул наш бегун. –  сорок девять из пятидесяти!
           – Быть не может. Остальные где-то на стенде, даже не в молоке. Тю-тю! Улетели!- не верит Игорь.
           – А ну давай сюда, – раздается голос Горыныча, который явился со своими спортсменами нам на смену. – Правильно. Вмазала в десятку, молодец! А девятка… почти на границе с десяткой. Где училась? – Он смотрит на меня, припоминая. – Где я тебя видел?
           – В спецгруппе, в прошлом году. Я еще метала гранату себе под ноги.
           Через неделю объявили соревнование между факультетами. Следующее – межвузовское. Недельку я стреляла  в своем стиле; десять, десять, девять, восемь. И так далее. В общем, своего учителя не позорила. И он сам не позорился – командовал «всухую»,  не брался подавать пример.
           На соревнованиях я выбила  девяносто девять из ста.
           – Давно стреляешь, девочка? – спросил тренер – организатор. Будем на разряд подавать. Положено третий.
           – Какой разряд?! – вмешался Горыныч. – Она ж от физкультуры освобождена! Не положено!
           Прощай, пятиборье!
           Правда, я сделала еще одну попытку проникнуть в спортивный мир… с черного входа.
            Пришла к тренеру по фехтованию и честно рассказала, с какой целью хочу записаться в секцию. О язве своей промолчала.
            – Приходи завтра на 8 утра. Разомнешься со всеми, а там посмотрим.
            Пришла, переоделась в женской пустой раздевалке и – в зал. А там ахнула:  разминаются одни парни.  На полу отжимаются под бодрую команду. Весь пол выложен мускулистыми телами. Команда идет за командой, и чего они только не вытворяют, а я стою и глазами хлопаю.
           – Приглашения ждешь? – слышу голос тренера. – Ложись!
           Я и легла… с краечку. И давай повторять то, что делают по соседству. Отжалась несколько раз – рухнула, а они уже вскочили. Прыгают теперь. И снова – на пол! Господи, дай мне силы, шепчу Господу, в которого не верю. И он мне назло силу дает на несколько минут, чтобы потом посмеяться
 Я падала и поднималась вместе со всеми, чуя последние минуты своей жизни. Сердце грохотало, дыханье спирало,  руки дрожали, а я упорно, хоть и отставала в темпе, делала как все.
           – Отставить! – слышу свисток  и голос рядом с собою.
           – Ты кто?  В  какой группе учишься?
           – В спецгруппе.
           – Подохнуть хочешь, дуреха? Ты как сюда попала?
           Смотрю на улыбающуюся физиономию  незнакомого тренера.
           – А что?
           – А то, что это тебе не спецгруппа, а занятия кандидатов  в мастера спорта по пятиборью! К соревнованиям готовимся. Нашла с кем тягаться.
              Встала я с четверенек, на которые успела подняться с пола, оглянулась на своих «коллег» по пятиборью и здраво решила, что скромные мои заслуги в области спорта останутся  лишь в воспоминаниях для внуков…