Мельница

        Из серии мини-очерков "Кубань - картинки прошлого"

        Мельница. Сейчас таких уже нет. Где сегодня колхозники пшеницу мелют, которую на трудодни получают? Ни колхозников нет, ни трудодней, а муки в магазинах – завались…
        Отчим  мой Василий Петрович, царство ему небесное, заведовал «кустовой» мельницей. Их на Кубани тогда было  десятки. Еще с царских времен - хлебные ведь края. Большое белое здание под  высокой черепичной крышей, похожее на крепость, с  маленькими, «где попало», оконцами. И огромный двор с разными сарайками, навесами, загородками. Во все стороны от мельницы  -  неоглядное зеленое пространство под высоченным ясно-голубым куполом. Поднимешь голову: где там солнце? Аж голова кружится. Напротив, далеко за дорогой - силуэт - как щербатая гребенка - станица с торчащими из нее пирамидальными тополями. А за станицей - только по далекому блеску угадывается Черное море, Таманский залив…
        На мельницу меня привезла мама из Ставрополя, в очередной раз одержав победу в борьбе за меня, как за переходящий красный вымпел.
        У мамы и Василия Петровича были еще  моя сестренка Наташка и совсем маленький - годика полтора - белобрысенький братик Женька. Наташке было лет шесть, она уже умничала, но сама еще делать ничего не умела, разве что цепляться за мной хвостиком, да ябедничать маме.
        Меня, городского завсегдатая тесных проходных дворов поразили масштабы мельничного хозяйства. Только  овчарок  было не меньше дюжины, не считая щенков и щеночков - охрана. Ну и «хозяйство»! Уток и гусей, которые целыми днями разгуливали по двору и даже далеко за ним, вечером сгоняли в «загородку» и обязательно пересчитывали. А кур! Их даже никто и не считал. Может, их было двести, а, может, триста. Да еще свиньи где-то в свинарнике. Целый длинный жаркий день во дворе стоял шум и гам. А над всем этим гамом возвышалась как огромная белая квочка - мельница: квох-квох, квох-квох...
        В самые помольные дни вся площадь  между мельницей и дорогой заполнялась телегами, лошадьми, колхозниками, снующими с мешками туда-сюда или укрывающимися от солнца под возами в ожидании очереди на помол. Огромные стаи голубей то и дело вспархивали с одного места и тут же накрывали другое, усыпанное зерном, нисколько не боясь людей - у каждого свои интересы…
        Не просто было подружиться с собаками. Они были, как люди: жили, вроде бы, каждая сама по себе и в то же время, как будто бы, одной семьей. Самым старым и мудрым, среди них был Джим - огромный «немецкий» пес  черно-рыжего окраса, уже немного сутуловатый от старости. Передвигался по двору он неторопливо, степенно и был похож на судью или прокурора. Только глянет искоса на расшалившихся щенков, те разом примолкали. Я сейчас думаю, что он и к людям относился как к молодым собакам. За человека он считал только Василия Петровича. Когда наших родителей по близости не было, пес придвигался поближе к крылечку - входу в нашу, квартирную часть мельницы, укладывался на травку и, как бы незаметно «приглядывал» за нами - «несмышлеными человеческими детенышами». Особенно зорко - за маленьким  Женькой. Иногда пес великодушно позволял малышу над собой издеваться, пока тот не переходил границы приличия. Джим в этом случае просто отодвигался подальше, не снисходя даже до ворчания. Наверное, у него с отчимом на этот счет была какая-то договоренность: отчим ему - полную свободу и неограниченную власть над всем дворовым зверьем, а Джим - безопасность семье и догляд за малышами. А что? Оба они со своими обязательствами справлялись. Собственно, охрана всего казенного и хозяйского имущества  лежала целиком "на плечах" Джима.
          Первое свое лето на мельнице я провел, можно сказать, гостем. Знакомился с местной природой, учился ухаживать за живностью. Мы с отчимом  ходили купаться на залив. Брали с собой Джима и парочку молодых песиков – наверное, его внуков.
          И, конечно, меня манила сама мельница: как там все устроено? Мужики ссыпали зерно из мешков прямо в огромный бетонный бункер, похожий на большую воронку. Зерно - как песок в песочных часах - плавно и неотвратимо оседало от краев к центру и, в конце концов, исчезало в устье этой воронки…  А с другой стороны здания «белые с ног до головы» люди выносили на спинах белые мешки и плюхали их прямо в телеги, поднимая белую пыль, которая, оседая, белила еще и лошадей, и телеги, и траву вокруг телег…
         Как привезенное колхозниками зерно превращалось в нежно-белую, «тонкого помола» муку? Главный «помольщик» -  мирошник - весь в муке, всегда очень веселый, и постоянно между пальцами трет муку – пробует как бы: готова, или нет еще. «Элеваторы» -  толстые ленты с пришитыми к ним ковшиками - бегут то вниз, то вверх, и с каждым поворотом мука в них все белее и «тоньше». Крупные отходы - в одни ящики-бункеры, помельче - в другие. К «вальцам», которые перемалывают зерно, меня и посмотреть не допускали - возрастом не вышел.
          Еще притягательнее было наблюдать за работой «судового дизеля». Надо же: эти двигатели снимали со старых кораблей  и приспосабливали, чтобы зерно молоть. Черное круглое туловище единственного «цилиндра» размером с о-очень большого бегемота дрожало и тяжко всхлипывало в такт  движению «поршня», снующего внутри него под напором «шатуна с кривошипом». Казалось, что руководит этой «парой толкателей» огромное колесо - "маховик", нижняя половина которого была скрыта в полу, а другая почти доставала до потолка. Но как? За счет чего это коленце то сгибалось, то разгибалось, отскакивало от цилиндра и как приязанное обегало по кругу маховик и опять устремлялось к цилиндру? Как будто бы огромная черная рука или нога сгибалась и разгибалась, сгибалась и разгибалась. Я  подолгу простаивал перед этим чудищем, как завороженный...
            Володя, бывший механик с военного корабля, а теперь главный над этим    «бегемотом», объяснял мне: там внутри происходят  взрывы мазута, перемешанного с воздухом, когда поршень сжимает  эту  «гремучую» смесь…   
            По утрам  Володя долго «кочегарил» паяльную лампу и разогревал докрасна «головку цилиндра». Потом он большим  ломом несколько минут прокручивал маховик, пока вдруг «бегемот» не просыпался: звучал первый «взрыв», второй, и двигатель начинал сам по себе "взрываться", все чаще и чаще...
          Наступил сентябрь. Я пошел в седьмой класс станичной школы. Помню, мне сразу понравились и станичные школьники и школа. Многое было непривычно. Посреди классной комнаты -  большая печка, полы покрашены почему-то зеленой краской. По стенам  развешаны на гвоздиках керосиновые лампы: старшие классы иногда допоздна занимаются. «Лектричество» в станице пока ненадежное, часто гаснет.
        А на мельнице электричество «выдавал» «бегемот-квочка»: «квох-квох, квох-квох…», и лампочки в нашей квартире, и те, что в мельнице, начинали потихоньку «разгораться»…
               
          Кубань, 26.10.2011