Голос свирели

            

 Пророк в отечестве своём - как и старо, и безнадежно!
 Кого ещё себе сваяем , чтоб драные носил одежды,
 влача веригу пьедестала, к ноге прикованную цепью,
 и истины ронял устало, и вдохновлял миражной целью?   

 Чтобы и маслом, и акрилом лик проступал сквозь лак холстины.
 Да, в чреве  у него- акриды, но  на устах глаголы истины.
 Он  копьями центурионов изранен, плетью разлинован он,
 на казнь ведомый утром ранним, чтоб воссияло слово новое.

 На камушек писец присел, чтоб занести момент  на кожи.
 Невесело орёт осёл. На угол мочится прохожий.
 И трижды прокричал петух, и ухо в горсть зажав от дури,
 бежит обочиной Петруха, явившись на гравюре   Дюрера. 

 Малаху мало. Он ещё готов служить первосвященнику.
 Сочатся раны и свищи. Скуля истошно, сука щенится.
 Блудницу тискает солдат ,в честь торжества подразодетую,
 орнаментом туда-сюда, узор струится по багету.
 
 Богата   Иудея схимниками, вещателями и волшебниками,
 как мои полки многотомниками- полки их маршируют, в щебень,
 мосты обрушивая здравого остатки смысла, да и нужно ли 
 мне воевать с  Варрав оравою, их ублажая речью нежною?

 Уже приказано манипуле, уже на поле –пыль сандальная,
 уже перо из длани выпало, и лань метнулась за сандаловое
 за дерево, где её гладил я, уже апостол вынул ножичек,
 уже рождается   мелодия, вот-вот, ещё совсем немножечко…


 Ну а свирель моя в котомочке с краюхой хлеба ноздреватого.
 Сыграю вам. Спою о том ещё, чего так в мире маловато.
 Слова-то вот они. И звуки. Они из лёгких рвутся в горло.
 Так прорастают в поле злаки. Так оглашает эхо горы.