Герман Плисецкий, Екклесиаст и тщета графоманская

Настоящая публикация предназначена для копирования и сохранения, чтобы не читать с экрана, или читать понемногу, чтобы удобно было. Эта публикация приурочена ко дню рождения Германа Борисовича Плисецкого (1931 — 1992) — замечательного поэта, переводчика. Кроме того, публикация продублирована здесь:
http://kovcheg.ucoz.ru/forum/86-1396-50760-16-1368820218
______________________________________________________________
______________________________________________________________

______________ ПУБЛИКАЦИЯ АДРЕСОВАНА ВСЕМ ТЕМ ______________

1) кто интересуется мировым и отечественным изобразительным искусством, серьёзной музыкой, нравственными проблемами, но никогда не открывал Библию;

2) кто, открыв Библию, нашёл её чтение и осмысление весьма скучным занятием потому, что… слишком много букв;

3) кто смутно чувствует, что "живёт как заведённый", "как белка в колесе" в надежде "выскочить в люди";

4) тем, кто одержим мечтой о славе, об успехе, борьбой за первенство в конкурсах, соревнованиях, но чувствует вечную неудовлетворённость…

______________________________________________________________
______________________________________________________________

Герман Борисович родился 17 мая 1931 года в Москве. Умер 2 декабря 1992 года. Жил в Химках Московской области. В 1949, окончив 657-ю школу Москвы, поступил в экстернат при филологическом факультете МГУ.

Печатался в газете "Московский университет". В июне 1952 уехал сезонным рабочим в экспедицию на Таймыр. Вернувшись, поступил на заочное отделение филфака МГУ (1953–1959), работал организатором и гидом вокзальных экскурсий по Москве, корректором в издательстве, затем в журнале "Семья и школа".

В 1960 уехал в Ленинград, где учился в аспирантуре Института театра, музыки и кино. Одновременно работал в литобъединении Глеба Семёнова, начал заниматься переводами.

С 1965 жил в Химках под Москвой. Став профессиональным переводчиком, в конце 60-х выиграл конкурс в издательстве "Наука" на переводы Омара Хайама. В 70–80-е переводил также Хафиза и других восточных поэтов, делал стихотворные переложения библейских книг.

Собственные стихи, если не считать нескольких ранних публикаций в периодике, не печатались на родине до 1988. Единственный сборник, изданный при жизни поэта, – маленькая книжечка Пригород из "Библиотеки Огонька" (1990).

Одна из причин многолетней опалы – его участие в похоронах Пастернака (1960) и написанное тогда же стихотворение "Памяти Пастернака", ставшее знаменитым в литературных кругах. Но за границей стихи печатались – в частности, в журналах "Грани" (1967) и "Континент" (1980), в "Антологии послевоенной русской поэзии" (Англия, 1974).

Ещё одно его знаковое произведение – поэма Труба, посвященная памяти жертв смертельной давки во время похорон Сталина.

Первый полновесный сборник стихотворений и избранных переводов От Хайама до Экклесиаста вышел в Москве в 2001 году.
Подробнее см. его биографию здесь:

http://clck.ru/8c8ii

ПЕРЕХОД по ССЫЛКАМ, которые САЙТ НЕ АКТИВИРУЕТ ДЛЯ ДВОЙНОГО ЩЕЛЧКА: Ссылку выделяем левой кнопкой мыши, щёлкаем на выделении правой кнопкой и в меню выбираем ПЕРЕХОД по ССЫЛКЕ. Или через буфер обмена вставляем текст ссылки в адресную строку браузера и нажимаем Enter.

______________________________________________________________

Расскажу следующее. Окончив школу в 1969 году, я стал студентом МВТУ им. Баумана, комсоргом группы. У родственников я жадно стал читать многотомное издание Советской Энциклопедии. Увидев в иллюстрациях картину "Сикстинская мадонна" художника Рафаэля, я не смог понять сюжета. И лишь через год, уже будучи студентом Казахского Государственного Университета им. Кирова, я стал посещать лекции "Ленинского университета миллионов" при галерее и отчётливо понял, что без ознакомления с библейскими текстами не понять ни отечественного, ни западноевропейского искусства.

Конечно же современная молодёжь, как утверждают остряки, знает всё от Баха до Оффенбаха и от Эдиты Пьехи до иди ты н… :) Но в те года воспитанники ВЛКСМ многое не знали. У однокурсника Валеры Ушанова, этнического ассирийца (в будущем дружки на нашей с Ольгой свадьбе), я нашёл книжку без обложек. Её чтение увлекло. Оказалось, что я читаю Новый Завет. Тогда я и понял, что идущая по облакам на картине Рафаэля молодая женщина с младенцем олицетворяет мадонну – Марию, мать Иисуса, который пухленьким младенчиком покоится на троне рук её…

Затем книгу пришлось вернуть, но я попал на собрание баптистов, где мне подарили Новый Завет. Ходить на собрания я не стал. Я стал разбираться в евангельских сюжетах, но Ветхого Завета я не читал. В те времена с бумагой в стране была напряжёнка, потому печатали миллионными "Малую Землю" и "Возрождение" – написанные референтом "мемуары Леонида Брежнева. Библию купить было трудно. В начале 80-х я работал инженером-программистом вычислительного центра, на несколько дней Библия попала мне в руки от Сергея Михайличенко, вечно философствующего начальника соседнего отдела. Когда я стал читать, "кто кого родил" мой познавательный пыл сильно поубавился. Я понял, что Большой Энциклопедический Словарь вполне осветит те или иные вопросы, связанные с сюжетом картины или реквиема…

Заработало общество книголюбов. Мне досталась "Детская библия", красочно рассказывающая о трагической истории "Самсон и Далила" и других ветхозаветных историях. Тут и перестройка Горбачёвская пошла. Библию купил в магазине. Меня поразила часть, начинающаяся на 666-й странице Синодального издания Библии. Называлась она книга Екклесиаста или Книга проповедующего в храме. Вот она-то, эта книга, и решила раз и навсегда все 4 проблемы, которые я обозначил выше. Я понял, что тщета, в частности тщеславие это пустая, никчемная одержимость бесом – ни что иное. Я понял, что стремление отыскать уголок покоя от тщеты – это ничто иное, как призыв твоего Ангела-хранителя.

В Литературной газете мне попалось, то, что меня восхитило. Это была Поэзия с большой буквы. Итак, ещё одна ссылка – к поэтическому парафразу Германа Плисецкого на Синодальный перевод Книги Екклесиаста со вступительным словом трагически погибшего протоиерея Александра Меня.


Как писал Александр Мень, "Каждый век прочитывает древние тексты по-своему. Перевод и переложение не сводятся к работе археолога. Как Плисецкий искал созвучия своим мыслям у Омара Хайяма — который, кстати, местами очень близок к Екклезиасту, — так он теперь интерпретирует, может быть, бессознательно, и древнего библейского поэта".

Потому далее следует редакция Кирилла Ефимова уже парафраза Германа Плисецкого. Сделана перекомпоновка текста ради образования связности читательского восприятия, создания впечатления целостного и непротиворечивого монолога. В этих же целях правилась и мысль. Кто поручится, что “канонический” текст не появился на свет в результате многочисленных и противоречивых правок первоосновы, сделанных в разные времена? Кто поручится? Нет оснований для обвинения в том, что кто-то посягнул на Слово Божье. Скачайте эту публикацию, скачайте текст из:

http://samstroyu.com/jekkleziast.html

являющийся при живых наследниках Германа Плисецкого по своей сути НАРОДНЫМ ДОСТОЯНИЕМ, читайте. Сличайте с Синоидальным изданием. Размышляйте. А рецензий писать не обязательно.


СЛОВО ПРОПОВЕДУЮЩЕГО В ХРАМЕ
I
Жил юноша безвестный как-то встарь: богатства не имел, но был при этом умней, чем старый неразумный царь, благим пренебрегающий советом. И вышел из темницы тот юнец, и заменил спесивого на троне. И царский поднесли ему венец, и воцарился в славе и в законе! А ведь слепые много лет подряд в том юноше царя не узнавали. Воистину, не знали, что творят, не знали, что похвалят их едва ли... Царь Соломон своим служеньем дал надёжный свод необходимых правил. Он взвесил всё, изведал, испытал и для живущих много притч оставил. Постичь стремился, чем земля жива, и меру дать тому, что непомерно и вдохновенной истины слова записаны в священных текстах верно. Подобны иглам речи мудрецов или гвоздям железным, вбитым насмерть. У всех творцов неотразимых слов, у проповедников — единый Пастырь! Всё прочее, поверь словам отца: излишество, не нужное для дела. Писанье книг — занятье без конца, их чтенье — утомительно для тела.
II
Мне выпало в Израиле царить. Я дал зарок: познать людские страсти, всё взвесить, слов пустых не говорить. Задача — тяжелее царской власти. Всё чередой прошло передо мной — блеск, нищета, величие, разруха... И вот вам вывод мудрости земной: всё — суета сует, томленье духа! Прямым вовек не станет путь планет. Стада светил доступны звездочету. Но то, чего пред нашим взором нет, не поддается никакому счету. И я сказал себе: ты стал велик, благодаря познаньям обретённым. Ты больше всех изведал и постиг, и сердце стало зрелым, умудренным. Ты предал сердце мудрости — и та насытила его до опьяненья. Но осознал ты: всё лишь — суета, и всё лишь — духа дерзкого томленье! Под тяжестью познанья плечи горбь. У мудрости великой вкус печали: кто множит знанья — умножает скорбь. Зерно её заложено в начале.
III
Как не трудись, всё — суета сует! Всё временно, всё смертно в человеке. Конца трудам земным под Солнцем нет, лишь дней теченье не замрёт вовеки. Проходит род — и вновь приходит род, круговращенью следуя в природе. Закатом заменяется восход, глядишь: и снова солнце на восходе! И ветер, обошедший все края, то налетавший с севера, то с юга, на круги возвращается своя. Нет выхода из замкнутого круга. В моря впадают реки, но полней вовек моря от этого не станут, И реки, не наполнивши морей, к истокам возвращаться не устанут. Несовершенен всякий пересказ: он сокровенный смысл вещей нарушит. Смотреть вовеки не устанет глаз, вовеки слушать не устанут уши. Что было прежде — то и будет впредь, а то, что было, — человек забудет. Покуда существует эта твердь, вовек под солнцем нового не будет. Мне говорили смертные не раз: «Вот — новое!» Но то, что ныне ново, в веках минувших сотни раз до нас уже случалось — и случится снова. Нет памяти о прошлом: суждено всему, что было, полное забвенье. И точно так же будет лишено воспоминаний ваше поколенье.
IV
Есть время жить — и время умирать. Всему свой срок, всему приходит время. Есть время сеять — время собирать. Есть время несть — и время сбросить бремя. Есть время убирать — и врачевать. Есть время разрушать — и время строить. Сшивать — и рвать. Стяжать — и расточать. Хранить молчанье — слова удостоить. Приходит срок терять и обретать, эпоха славословий — и проклятий. Всему свой час: есть время обнимать — и время уклоняться от объятий. Есть время плакать — и пускаться в пляс, и побивать каменьями кумира. Есть час любви — и ненависти час, и для войны есть время — и для мира.
V
Царят под солнцем хвастовство и лесть господство силы, тягость угнетенья, немилосердных властелинов спесь и слёзы всех, лишенных утешенья. Почтил я мертвых больше, чем живых, всех, кто под солнцем плакал и трудился. Воистину, стократ счастливей их тот, кто на свет жестокий не родился. Ещё я видел, что чужой успех рождает в людях зависть, озлобленье, что суета мирская — участь всех. И это — духа нашего томленье. Дурак сидит — рукой не шевельнёт, своим бездельем вроде бы гордится. Мысль о насущном хлебе — вечный гнёт. Уж лучше нищим быть, чем суетиться! Ещё я понял: плохо одному, несладко жить на свете одиноко. К чему трудиться, если никому от всех твоих усилий нету проку! Труды, которым не видать конца, оправданы супружеством и братством, а ежели нет сына у отца — не радуется глаз его богатствам. Ведь если путник не один идёт — другой помочь споткнувшемуся может, а если одинокий упадёт — никто ему подняться не поможет. Двоим теплее, если вместе спят. И в драке, где один не отобьется, вполне возможно — двое устоят. И скрученная нить не скоро рвётся.
VI
Блюди себя, вступая в божий храм, Не жертвы приноси, а слушай Бога. Глупцов же, приносящих жертвы там, не надо осуждать за это строго. Запомни: имя доброе важней богатства, красоты, происхожденья. А если надо выбирать из дней: кончины день — важнее дня рожденья. Потоки слёз во время похорон отрадней смеха в блеске царских комнат, поскольку смертен человек — и он всегда в глубинах сердца это помнит. Смех не измерит Слова глубину, плач из глубин времён берёт начало. Плач — человеку врач, и потому тем чище сердце, чем лицо печальней. Поэтому и сердце мудреца на горе откликается, как эхо, тогда как дух беспечного глупца навеки поселился в доме смеха. Поэтому полезней для сердец разительное слово обличенья, которое произнесет мудрец, чем дураков придворных песнопенья. А смех глупцов, как позолоты блеск, скрывает фальшь, и головы морочит. Как хвороста в костре полночном треск: он суетен и ничего не прочит!
VII
Пока ты молод, помни о Творце, пока не наступили дни без света, пока, мой сын, не возопишь в конце: «Мне радости от этой жизни нету!» Пока блистает солнце и луна и звёзды над твоею головою, пока не наступили времена, затянутые тучей дождевою, когда у сильных ослабеет плоть, и стражники начнут всего бояться, и перестанут мельники молоть, и те, что смотрят в окна, омрачатся. На мельницах замолкнут жернова, замкнутся двери в городах и сёлах, и будет по ночам будить сова, и смолкнут песни девушек весёлых; вершины станут путника страшить, и ужас им в дороге овладеет, и ослабеет в нем желанье жить, и, как кузнечик, жизнь отяжелеет, и горький зацветет миндаль кругом, и помрачится всё, а это значит, что человек отходит в вечный дом, и плакальщиц толпа его оплачет.
VIII
Пока крепка серебряная цепь, тяни её, о жаждущих заботясь, пока цела колодезная крепь и колесо не рухнуло в колодезь... Земле и Богу человек вручит и плоть, и душу временные эти. Как дуновенье ветра, что пылит, — всё суета сует на этом свете! Что было прежде — то и будет впредь. И прежде было — то, что завтра будет. Бог призовет, когда наступит смерть, и всех по справедливости рассудит. А в мире этом человечий суд творит неправду, истины взыскуя, и потому-то высший суд — не тут: Господь рассудит суету мирскую. Дойдёт Судья всевышний до основ, откроет тяжесть истины холодной: что нет у человеческих сынов существенных отличий от животных. Судьба у человека и скота одна и та же и одно дыханье. Везде одна и та же суета, одной и той же жизни трепыханье. Из праха Бог воззвал — и в прах поверг! Все будем там. Попробуйте, проверьте, что наши души устремятся вверх, а вниз — животных души после смерти…
IX
Не жди богатств и славы от труда и  пользы от достигнутых свершений, которые Господь для нас сюда послал для ежедневных упражнений. Прекрасным создал этот мир Господь. Дал разум людям, но понятья не дал, чтоб человек, свою земную плоть преодолев, Его дела изведал. И потому, хоть это и старо, но лучшего придумать мы не можем: трудиться, есть и пить, творить добро. Я это называю Даром Божьим. Живи, трудись и радуйся тому, что из трудов твоих под солнцем выйдет, коль из людей живущих никому не суждено грядущего увидеть. Лишь Бог бессмертен, как его дела бессмертны: ни прибавить — ни убавить. И остается нам одна хвала, и остается только Бога славить! И потому един всему итог: поступки совершая, Бога бойся, всё исполняй, что заповедал Бог, а больше ни о чем не беспокойся. Любое дело, что свершилось тут, постыдным оно было или славным, Бог неизбежно призовет на Суд. Всё тайное однажды станет явным!