Пророческая загадка стихотворения Ольги Берггольц

Статья и декламация Зеры Черкесовой.




 Вдохновила декламация этого стихотворения Аллы Демидовой.

 О загадке одного стихотворения Ольги Берггольц

 Не знаю, не знаю, живу — и не знаю,
 когда же успею, когда запою
 в средине лазурную, черную с края
 заветную, лучшую песню мою.

 Такую желанную всеми, такую
 еще неизвестную спела бы я,
 чтоб люди на землю упали, тоскуя,
 а встали с земли — хорошея, смеясь.

 О чем она будет? Не знаю, не знаю,
 а знает об этом июньский прибой,
 да чаек бездомных отважная стая,
 да сердце, которое только с тобой.

 ........................................

 До войны оставались считанные месяцы...

 Ольга Берггольц. Что говорило это имя широкому читателю? Корреспондент газеты, автор детских стихов, не слишком широко известных.
 И вот за несколько месяцев до начала войны Ольга пишет эти стихотворные размышления.
 Прочтение их тонким интерпретаром поэзии Ольги Берггольц-Аллой Демидовой-натолкнуло автора этой статьи на обнаружение удивительных параллелей.
 Чтобы увидеть их, надо погрузиться в бытие этой незаурядной и по своему уникальной поэтессы.
 Имя Ольги Берггольц-священное на скрижалях истории под названием «Ленинградская Блокада». «Блокадная Муза»-титул еще при жизни прочно утвердившийся за ее именем.
 900 дней и ночей Ольга,как признавалась в известнейшем Реквиеме Анна Ахматова-»оставалась со своим народом».-»Там, где мой народ, к несчастью был...»
 Всю Блокаду Ольга Берггольц день за днем, словно античная Пифия, вещала перед микрофоном Ленинградского Радио. Поддерживая дух ленинградцев, на которых обрушилось небывалое в истории испытание на стойкость. Фашисты занесли Ольгу Берггольц в «почетный» список лиц по взятии Ленинграда подлежащих немедленному уничтожению.В тот же Список, как известно, входил Юрий Левитан, передаваший вести с фронта «В последний час» и возвестивший Победу.

 Именно Ольге Берггольц принадлежала идея исполнения в осажденном городе Седьмой Ленинградской симфонии Шостаковича-акции, потрясшей мужеством мир, и несомненно подорвавшей безусловную веру оккупантов в легкости «блицкрига».

 Именно Ольге Берггольц принадлежат слова, высеченные на Пискаревском Мемориале жертвам Блокады: »Никто не забыт, и ничто не забыто».

 Если жизнь человека можно визуально представить как кривую, то Блокада-высшая точка в ее судьбе - наполненной столь отчаянным трагизмом, что кажется, что это слишком для одного человека. Но все это было до и после войны. Война же и была Бытием ее, в чем она и признавалась:В 1942 , ненадолго оказавшись в Москве, пишет в письме: "Тоскую отчаянно… Свет, тепло, ванна, харчи - все это отлично, но как объяснить им, что это вовсе не жизнь, это сумма удобств. Существовать, конечно, можно, но жить - нельзя. Здесь только быт, бытие — там…"
 И вот перечитывая уже в уме эти легкие, как паутинка, так сами собой ложащиеся на память строки ее предвоенного стихотворения -поражаешься прозорливости поэта.

 Не знаю, не знаю, живу — и не знаю,
 когда же успею, когда запою
 в средине лазурную, черную с края
 заветную, лучшую песню мою.

 Заветная лучшая песня Ольги Берггольц-была песня блокадная.Ее стихи, читаемые ею же ежедневно на протяжении всей Блокады из репродуктора, который был для Города единственной связью с внешним миром.

 в средине лазурную, черную с края

 Эту строчку понять непросто. Почему лучшая заветная песня представлялась ее воображению в таких красках. Черная с края. Но однако: в средине лазурную.
 Синий-цвет мира, лазурный-радость, духоподьемность...Посреди черноты ленинградской трагедии раздавалась лазурная песнь поэтессы. Интересно и то, что автор стихотворения мыслила свое лучшее-как Песню. Когда запою...заветную лучшую песню свою. И точно: спустя несколько месяцев она стала неотъемлемой от микрофона Радио, с которого декламировала свои стихи месяцы, превращавшиеся в годы Блокады. Это уже не просто издание своих поэтических сборников-это именно авторская Песнь Граду и Миру.


 Такую желанную всеми, такую
 еще неизвестную спела бы я

 И правда:не было желаннее, наверное, для ленинградцев, кроме, конечно, хлеба,- чем слышать из черных тарелок репродуктора голос своей Музы-ведь это по крайней мере значило, что Ленинград все еще не сдан врагу.Что надо держаться:она же держится! Хотя сама признавалась по Радио в стихотворных строках, что разделяет с народом всю тяжесть Блокады. Да, и нормы хлеба те же...Частенько не было сил идти домой, так и засыпала у микрофона радио. До следующего выхода в эфир.

 еще неизвестную спела бы я

 Едва ли даже самые изощренные знатоки мировой поэзии припомнят аналогичные опыты поэзии. Песня Ольги Берггольц, ее «Февральский дневник», это и была та будущая «еще неизвестная песня» невиданная в истории.


 чтоб люди на землю упали, тоскуя,
 а встали с земли — хорошея, смеясь.

 Так и встают при чтении этих поразительных строк в памяти много раз виденные кадры Хроники и фильмов о Блокаде:
 люди, едва влачащиеся по глубокому снегу, замотанные в кучи платков, перевязанных крест накрест, падают в снег. Потом медленно подымаются и продолжают тянуть за собой бидончик с водой.

 Люди падали на землю, тоскуя...Не всегда зная-достанет ли сил подняться.
 Но тут из жерла Репродуктора раздавался знакомый голос, каждый день , как на боевом посту, держащий дух Города-и люди:

 а встали с земли — хорошея, смеясь.

 Как точно.Если уж не смеясь, то наверное "хорошея"-наполняясь пусть малой, но новой энергией и волей. А, может быть, иной раз и смеясь, как знать.
 Тем смехом, что даруется на пределе отчаяния.

 О чем она будет? Не знаю, не знаю,
 а знает об этом июньский прибой,
 да чаек бездомных отважная стая,
 да сердце, которое только с тобой.

 Июньский прибой...И здесь пророчество. Стихи были написаны и опубликованы в марте за несколько месяцев до начала Великой Отечественной войны. Не в июне! Но почему Ольга в стихе пишет об июньском прибое, который знает ответ?..
 Война-то началась 22 июня того же года! Через несколько месяцев после написания этого стиха, датированного мартом.

 Поэзия сродни пророчествам.Воздадим должное подвигу наших предшествеников, склоним головы перед их мужеством.