Кирсанова таланты

               
                "Бесстрашие  живым - бессмертие  заменяет!»
                С.Кирсанов

Здесь  нет  ни  запятых, ни  точек, есть  тире,
Когда  его  поставишь, меняются  и  смыслы  в  афоризме.
Как  для  крылатых  формул  словесного  каре
С  различными  концами, манера  и  прием  амфиболии:

а) Казнить, нельзя помиловать -  (казнить),
б) Казнить нельзя, помиловать -  (помиловать),

а  применительно  к  поэту:
Бесстрашие  -  живым  бессмертье  заменяет  (бессмертия  ему  не  нужно)         
Бесстрашие  живым  -  бессмертье  заменяет  (бесстрашие  ему  необходимо)
               
Бесстрашие  он  звал  к  себе. Зови!
Тогда  не  было  поздно, хотя  простужено  уж  было,
Он, кажется,  был  робок  при  любви.
Бесстрашие, конечно,  было  нужно.

         «Пусть рык поднимут львы,
          Пусть под ногами пропасть,
          Но в области любви
          Я допускаю робость...»

За  что  ж  бессмертие  казнить!
Он  Маяковского  был  стога!
Не  будем  строго  мы  судить,
Все  ж  был  поэтом  он  от  Бога.

Мы  любим  цирк, парад-алле,
Бравурный  выход  акробатов,
Смешных  коверных  в  веселе,
Канатоходцев  и  гимнастов.

Однако. Сальто - мортале  слов
Поэты  все  ж  не  понимали,
Хотя  как  мастера  "грехов",   
Кирсанова  повсюду  знали.

В  науке  есть  эксперимент,
Он  главный  пекарь  и  учитель,
В  проверках  главный  элемент,
Теорий  и  идей  строитель.

В  поэзии  садах, как  лебеда,
Экспериментальный  стих  в  обиде.
Потом  пропала  та  беда,
Кирсанов  спас  его, он  в  лучшем  виде.

Он  мастерством  своим  возглавил
Сальто-мартальные  стихи,
Зашил, риторику подправил,
Как  рубайат  его "грехи".

Он  был  и  лирик, и  родник
Простого в  истине лиризма.   
Бог  дал  бесстрашие  ему,... не  сник,
Был  Маяковскому  как  призма.

В  войну  писал:               
           "Куда ты уходишь? Куда ты?
            Тебя я с дороги верну.
            Строка отвечает:
            - В солдаты. -
            Душа говорит: - На войну...
            Писать - или с полною дрожью,
            Какую ты вытерпел сам,
            Когда ковылял бездорожьем
            По белорусским лесам!..
            Пускай эту личную лиру
            Я сам оброню на пути.
            Я буду к далекому миру
            С раёшной винтовкой ползти».

С  суровостью  военных  дней
Стихам  он  формы  дал  простые,
Красноармеец, а  не  гей,
Оставил  игры  слов  былые.

Потом  опять  в  слова  играл,
Как  на  волнах  воды, не  в  суше,
Цирк  удивляя, не  спасал,
Свою  лирическую  душу.

            "Человек  стоял  и  плакал, комкая  конверт.
             В сто ступенек эскалатор вёз его наверх...
             Может, именно ему - то лирика нужна.
             Скорой помощью, в минуту,подоспеть должна...
             И поправит, и поставит ногу на порог.
             И подняться в жизнь заставит лестничками строк."

Родник  лиризма  в "Зеркалах",
Каскад  риторики  убавил
И  в  прослезившихся  глазах
Ему  спасение  добавил.

Поэт  вновь  вспыхнул, засиял,
Он  молодость  с  собою  носит,
Виденья  чистых  дней  обнял,
А  суету  уйти  попросит.

Он  маски  сбросил, было  три,
Смерть  так  близка, к  порогу  просит,
Слезу  отчаяния утри!
Пристало  ли  скороморохить?

Тогда  писал:
              "И с зеркалами так бывает...(Как бы  свидетель не возник!)
               Их где-то, может, разбивают,чтоб правду выкрошить  из  них?"

Он  с  горькой  мужественной  нотой,
С  понятием  трезвым  страха  дня,
Сальто - мортальною  икотой
Здесь победил  уже  себя:

               "Я  же  знаю, что  вижу  и  лгу
                Сам  себе  и  что  все  непохоже!
                А  вот  шоры  сорвать  не  могу,
                Так  срослись  с  моей  собственной  кожей."

Под  конец, людей  не  мая,
Улыбался  смело  вновь,
Сам  себя  разоблачая,
И  не  бился  с  ними  в  кровь:

                "У  меня  в  руках  никакого  голубя, никаких  монет -
                Только  пальцы  голые, между  ними - нет
                Ни  ковра,  ни веера, ни  глотков  огня...
                Только  мысль - чтоб  верила  публика - в  меня!"

А  в "Цветке"  он  наблюдатель,
Сам  не  отличал, где   с  иллюзией  блаженство,
Что  в  реальность  дал  Создатель
Для  обманчивого  счастья, где  Природы  совершенство:

               "О  бьющихся  на  окнах  бабочках  подумал  я - что  разобьются,
                Но долетят  и  сядут  набожно  на  голубую  розу  блюдца.
                Она  уверена  воистину  с  таинственностью  чисто  женской,
                Что  только  там -  цветок единственный, способный  подарить блаженство.
                Храня  бесстрастие  свое, цветок  печатный  безучастен
                К  её  обманчивому  счастью, к  блаженству  ложному  её."

Потом  реалии  последних  дней  бытья,
Отсчеты  дней, попытки  выжить,
Не  хватит  может  быть  и  дня.
С  чем  после  смерти  быть:

                "Хоть бы эту зиму выжить, пережить  хотя  бы  год,
                Под  наркозом, что ли, выждать свист  и  вой  непогод...

                И  в  саду, который  за  год  выше  вырос  опять,
                У  куста, ещё без ягод, постоять, подышать.

                А  когда  замрут  навеки  оба  бьющихся  виска,
                Пусть  положат  мне  на  веки  два  смородинных  листка."

Осталось  вспомнить  стих  "Отец",
Он  как  бы  стал  своим  же  папой,
Вот,  все  же  выдумщик, мудрец!
Его  ласкали  б  звери  лапой:

                "Мне снилось, что я  мой  отец,
                Что я вошел ко  мне  в  палату,
                Принес  судок  домашних  щец,
                Лимон  и  плитку  шоколаду.

                Жалел  меня, и  круглый  час
                Внушал  мне  мужество  и  бодрость,
                И  оказалось, что  у  нас
                Теперь  один  и  тот  же  возраст.

                Он - я  в  моих  ногах  стоял,
                Ворча  о  методах  леченья,
                Хотя  уже - что  он, что  я,
                Утратило  свое  значенье."

Под  конец он, как  река,
Коль  течет, то  что-то  будет,
Хоть  поэт  в  мечтах  всегда,
Он  себя  дождями студит:

                "Эти  летние  дожди,
                Эти  радуги  и  тучи -
                Мне  от  них  как  будто  лучше,
                Будто  что-то  впереди.
                Будто  будут  острова,
                Необычные  поездки,
                На  цветах - росы  подвески,
                Вечно  свежая  трава.
                Будто  будет  жизнь, как  та,
                Где  давно  уже  я  не  был,
                На  душе, как  в  синем  небе
                После  ливня - чистота...
                Но  опомнись, - рассуди,
                Как  непрочны, как  летучи
                Эти  радуги  и  тучи,
                Эти  летние  дожди."

Пропадает  жонгляж  факелами,
Сальто - мортальная  вязка  стихов,
Остается, светится  слогами
Волшебство  незабвеннейших  слов:

                "День  еще  не  самый  длинный,
                Длинный  день  в  году,
                Как  кувшин  из  белой  глины,
                Свет  стоит  в  саду...

                А  в  кувшин  из  белой  глины
                Вставлена  сирень,
                В  день, еще  не  самый  длинный,
                Длинный  летний  день."

Про  Кирсанова  сказать,
То, что  он  антиучебник,
Это  значит, что  соврать,
Вместо  мастера - манерник.

Он  ведь  мастер  и  шутник,
Автор  ассонансной  рифмы.
Он  с  фольклором  к  ней  проник,
В  ней  свои  есть  логарифмы.

май  2013 г