Целует под сердце вакханка...

* * *


Не больше часа в белом самолёте,
не больше ночи в поезде зелёном -
и вы, смутясь и торопясь, войдёте
туда, где правят юности законы.
Там вкус вина смешается и соли,
и там повсюду будет привкус солнца.
Лиловым ветром позабытой воли
повеют с древних склонов колокольцы...

Была ладонь её солоновата,
и горячи нетронутые губы.
Спускалась ночь, почти что без заката,
и лето шло стремительно на убыль.
И юность к окончанию катилась.
к подножью от вершины Аю-Дага.
И всё прошло, забылось и простилось.
И близко всё - каких-нибудь полшага...

Жизнь оказалась щедро, странно длинной -
и ныне так же колко, как в семнадцать,
обводом моря, лунною долиной,
тропою кипарисной пробираться...
И может быть, вы просто не умрёте,
глотнув свободы над волнистым лоном. -
Не больше часа в белом самолёте,
не больше ночи в поезде зелёном...




* * *


Въезжаешь в серый и туманный Крым,
не в тот, куда козлёнком молодым
врывался на чумазом тепловозе,
когда, расплавлено, раскалено,
пространства терпковатое вино
втекало в губы разомлевшей розе...

Нет, все камбэки в прежние места -
чем дальше, тем опасней. Неспроста
бормочется о тщетности усилий.
Но, может, этот привкус, эту медь
на языке, ты мог бы одолеть
естественною чистотою стиля,

не вспоминая попусту про то,
что в балагане, в цирке-шапито,
хохочут, но тебя к себе не кличут...
Зато у моря ярко-алый груз
татары продадут тебе, арбуз,
чей сочный кус - куда полней, чем вычет!

Средь кипарисов зяблики снуют.
Две трети жизни помнимый уют
где обновлён, где напрочь покосился.
Лишь море необманно. Как всегда,
волна-невеста - страстно молода!
И синий взор её не износился.

Нет, ужин свой не отдадим врагу
и вновь сольёмся здесь, на берегу,
в глотке багряном, в моложавой силе.
А если б вы "Зачем?" спросили - есть
в ночах цикад "пленительная смесь"!
Но вы меня об этом не спросили...






* * *



Подшит ли гурзуфским самшитом,
сиренью ли здешнею пьян,
сканирую взором промытым
размашистых гор дастархан.
Цветёт первоцвет-самобранка,
и снова - ни вычесть, ни счесть! -
целует под сердце вакханка,
веснянка - невеста и весть.

Флюидами раннего чуда
напитана майская взвесь.
И розовой веткой Иуда
ласкает прогретую жесть
на крыше белёной лачуги
над свежею синькою рам...
Я всё за бровей твоих дуги,
за радугу взора отдам!

Фонтанной пойдём, Пролетарской
вдоль пёстрых дворов, под уклон.
Ведёт башмачок твой татарский
в козырный узорный полон.
Ныряй же скорей, недотрога,
и в душу, и в звонкий карман,
пока не пропил всё Серёга,
дружок-караим, Дамир-хан!