Байки

    СССР. Кубань. 50 годы. Маленький приморский городок с запахами рыбьей чешуи и моря.

Сильвестр в неизменной тюбетейке бродил по заплеванному причалу. На том берегу моря муэдзин неистово славил пророка. На этом столь же рьяно славили труд, равенство и братство, насилуя простого поселянина первым, причесывая под второе и кичась несуществующим третьим...

   Две белобрысые девчонки облизывали сливочное эскимо, показывая в смехе ровненькие жемчуженки нецелованных и кое-где гниловатых от частого употребления сладкого зубов.

   Пьяная компания матросиков, пестря зебрами-тельняшками, отправилась в единственный на весь городок ресторан "Приморский". Несколько девиц и теток отдаленным конвоем уныло, с пустыми лицами тащились следом.

 - Выпьють, выпьють все море, проклятые и глаза не повылазять - гундосила высокая баба в фартуке поверх халата в горошек. - Иуды иордансие.
 - Свистать всех наверх! - перекрывая портовые краны, орал самый шустрый матросик в бушлатике на голое тело и падал на неухоженную клумбу с цикламенами, представляя ее палубой реликтового броненосца.

   Ветер в ожесточении гнал мусор вдоль художественно изогнутого чугуна набережной. Концы, связывавшие морские суда с городком и всем остальным миром, то напрягались, то слабли, спуская капли прибоя со своих нитей на прибрежную пену.
   Остро пахло йодом и креветками.

Сильвестр не любил йод за то, что он жегся, а креветок сроду не любил. Это их только в кино нахваливали разные толстосумы и бароны всякие.

   У облезлой стены морского вокзала замордованный нищий что-то пасмурно гуготел себе под крючковатый нос и волкодавом бросался на каждого встречного. То ли хотел укусить, то ли поцеловать: в его водянистых глазах застыл то ли смех, то ли ужас. От него пахло библейской безнадегой и привокзальным сортиром.

   Сильвестр гулял сам по себе. Но где-то среди заморенных пассажиров с глазами загнанной лани сидела его мамка. Она не дала ему на мороженое, но обещала дать по шее, если он опять будет просить.

   Поселяне громко балакали и ели сладкое сало с мелко нарезанными дольками крупного кубанского чеснока. Мужская половина степенно курила "Беломорканал", пуская дым замысловатыми кольцами в советское барокко на лепном потолке.

   Над центральным входом тяжелой глыбой висела написанная маслом огромная картина. На ней морская пехота, прыгая с боевого баркаса, храбро штурмовала еще не захарканную Малую землю. Ленточки морских бескозырок были закушены сухими и грубыми губами, со стволов автоматов пэпэша шел сиреневый дымок, а сквозь мокрую кирзу сапог просвечивали зеленые султанчики взрывов. Крайний справа дядька в черном бушлате, споткнувшись о фрицевский свинец, уже летел в свое бессмертие - его глаза отражали и море, и небо, и батареи немцев, и хутор на Кубани с любовно мазанными хатками, беловолосыми хлопчиками и поникшими головками перезревшего подсолнуха.

   Про войну Сильвестр все любил. Про войну он внимательно слушал взрослых , а ночью плакал в бабушкину подушку и жалел, что не попал на фронт воевать.

   Напротив картины с черноморским десантом висел во всю стену портрет усатого дедка в ярко ядовитом зеленом военном френче. Сильвестр знал, что старика звали Сталин, а больше он ничего не знал, но боялся. Сидел очень тихо напротив и прятал глаза от того страшного портрета.

   Вокзал гудел недобро и вонял сотнями немытых, горячих и возбужденных человеческих тел. Людская масса, как сплошное чудовище, двигалась к кассам и обратно, билась натруженными щупальцами рук о буфетную стойку, тащила узлы и корзины, материлась и звала отставших, сливаясь голосами с пароходными гудками, иногда лягала нерасторопного хуторянина и гоготала над раззявою.

   Сурового вида бабка с тяжелою бородавкою на переносице рассказывала бытовавшие тогда истории про похищения детей. У ее золовки украли пятилетнего ребятенка. Долго искали и не нашли. Говорят, что кто-то на свалке наткнулся на иссохший детский трупик с головкой без обоих глаз.

   "А вон був случай, - продолжает старуха. - Найшлы цилу шайку врачив, так воны чи туркам, чи мэриканцям витправлялы дитячи органи..."

   Сильвестр испуганно жался к мамке и сопел от страха. А жуть-то слушал. Таких историй в те времена гуляло много. То где-то в карты первого прохожего проиграют, то дамы полусвета за отдельную плату в трамвае «чебурашку» покажут, а то славные чекисты каких-то фармазонов на обувной фабрике имени Анастаса Микояна внезапно накроют…

   Сильвестр не любил вокзалов и томился. Мамка засыпала, а он бегал кругом. Но от зала ожидания далеко не отходил.

   За каждым углом Сильвестру чудились врачи в белых, накрахмаленных халатах и с топорами в интеллегентных, изнеженных руках. Под люками канализаций визжали полчища серых крыс размером с новорожденного теленка и доедали останки неловких прохожих, проигранных бандитами в карты. Милиционеры казались переодетыми шпионами, а грузчики и носильщики - ворами из наводившей страх на всю округу шайки Абдулки Бешмета.

   Когда Сильвестр вернулся к мамке, то он увидел, как в соседнем ряду кресел двое молодых жиганов пробираются мимо сумок и мешков, замерая на секунду-две возле соблазнительной клади.

   Жиганов Сильвестр раньше уже встречал в привокзальном буфете. Не обращая внимания на мальчика под стойкой, они обсуждали план очередной кражи. Малый, который повыше, был одет в клетчатый жакет модного покроя и длинные морские клеши. С груди выглядывала деревенская косоворотка с белыми голубками по отложному воротничку. Он заикался и постоянно сплевывал на парусиновые штиблеты, начищенные зубным порошком.

   - Ты пар-ря ил-ли меня сл-лушай или вал-ли куда! - плюнув в очередной раз, высокий кивнул блондину. - Как я только д-дам з-знак, хватай ш-шмотки и ч-через ту вон-дверь м-мо-тай в пр-роулок.

   Блондин, одетый очень прилично в щеголеватую темную тройку и кожаные туфли на высоких каблуках, приподнимал в знак согласия шляпу и давился сельтерской.

   - Ты че, пацан? - обнаружив Сильвестра, выругался беззлобно высокий. - Ах ты, сучье отродье, м-мотай – дуй к ма-а мке! – И они пошли на дело.

   Кто-то из жиганов допустил одну единственную досадную ошибку. Дядьки в брезентовых плащах, побросав сало и папиросы, кинулись наперерез воришкам, уносящим чужие чемоданы.

Через минуту вокруг жиганов и дядек выросла толстозадая толпа. Милиционер с внешностью школьного учителя не торопился вмешиваться. Жиганов били батогами из бычьей кожи, вкусно покряхтывая, с артистическою оттяжкой. Свистели плети. Хрустели кости - кто-то прикладывался к жигановским головам гирькою, зажатой в рукаве. Усатый старикан одобрительно пpищурился со стенки.

   Высокий еще пытался держаться на ногах, но оторванное левое ухо и вытекший правый глаз выбили из сил. Он стал на колени, уперев голову в украденный чемодан. По черноморским клешам стекала густая жигановская кровь.

   Блондин, уже без шляпы, свернувшись калачиком, больше не подавал признаков жизни. Только тогда в толпу пробрался важный милиционер.

 - Прошу свидетелей, прошу свидетелей! - он развел руками в белых перчатках. - Кто видел?
   Толпа, выдохнув, разомкнулась на все четыре стороны света. Вдруг под сводами вокзала раздался одинокий вопль: - У б и л и!

   Кому он принадлежал, Сильвестр не понял. Но горло, словно клещами, сжало тоской. Мальчик повалился на станционный диван, потом встал и деревянной походкой пошел к выходу.

   Вечернее море билось о портовой причал. Обреченно кричали бакланы. Яркий до неприличия закат, сливаясь с поникшим изумрудом волн, пылал как в преисподней. Пахло прозрачными медузами и свежей кровью.

Сильвестр подошел к краю пирса и шагнул вниз. Но не пошел на дно к нелюбимым креветкам. Ничуть не удивляясь, оглянувшись, он увидел шагавших за ним аки посуху жиганов – блондина в шляпе и высокого в разодранной косоворотке и широченных клешах...


 п