Библиотека Футурсобрания. Семён Гудзенко -на войне

============ Библиотека Футурсобрания ===========

Семен Гудзенко. Стихотворения

/Материал подготовлен поэтом и журналистом, членом Футурсобрания Владимиром Монаховым в честь Дня Победы,    9 Мая 2013 г./


Из Википедии:
В 1939 г. Семен Гудзенко поступил в МИФЛИ и переехал в Москву. В 1941 г. добровольцем ушёл на фронт, в 1942 был тяжело ранен. После ранения был фронтовым корреспондентом. Первую книгу стихов выпустил в 1944 г. После окончания Великой Отечественной войны работал корреспондентом в военной газете.
Настоящее имя Гудзенко — Сарио, итальянское имя ему дала мать. Когда его в 43-м дружно опубликовали «Знамя» и «Смена», поэт написал матери: «…не пугайся, если встретишь стихи за подписью „Семён Гудзенко“, — это я, так как Сарио не очень звучит в связи с Гудзенко. Надеюсь, ты не очень обидишься…»[1]
  …Гудзенко умер от старых ран. Последствия контузии, полученной на фронте, медленно убивали его. По воспоминаниям Евгения Долматовского, последние месяцы жизни поэта — это «новый подвиг, который по праву можно поставить рядом с подвигом Николая Островского, Александра Бойченко, Алексея Маресьева: прикованный к постели поэт, точно знающий о том, что его недуг смертелен, продолжал оставаться романтиком, солдатом и строителем. У его постели собирались друзья, чтобы говорить с ним не о недугах и лекарствах, а о борьбе вьетнамского народа за свою независимость, о строительстве на Волге и Днепре, о новых изобретениях и открытиях, и конечно, о стихах. В последние месяцы своей жизни Семен Гудзенко, уже не могший писать сам, продиктовал три стихотворения, которые, несомненно войдут в золотой фонд советской поэзии[2].
 
Евгений Евтушенко писал в антологии «В начале было Слово»: «…был киевлянин, украинский еврей, русский поэт Семён Гудзенко».
Вдова поэта впоследствии стала женой Константина Симонова.
_________________________________________(Из Википедии)



     ПЕРЕД АТАКОЙ

     Когда на смерть идут, - поют,
     а перед этим можно плакать.
     Ведь самый страшный час в бою -
     час ожидания атаки.
     Снег минами изрыт вокруг
     и почернел от пыли минной.
     Разрыв - и умирает друг.
     И, значит, смерть проходит мимо.
     Сейчас настанет мой черед,
     За мной одним идет охота.
     Ракеты просит небосвод
     и вмерзшая в снега пехота.
     Мне кажется, что я магнит,
     что я притягиваю мины.
     Разрыв - и лейтенант хрипит.
     И смерть опять проходит мимо.
     Но мы уже не в силах ждать.
     И нас ведет через траншеи
     окоченевшая вражда,
     штыком дырявящая шеи.
     Бой был коротким.
                А потом
     глушили водку ледяную,
     и выковыривал ножом
     из-под ногтей я кровь
                чужую.

     1942  (Во весь голос. Soviet Poetry. Progress Publishers, Moscow)



     МОЕ ПОКОЛЕНИЕ

     Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
     Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
     На живых порыжели от крови и глины шинели,
     на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

     Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.
     Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
     Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
     нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

     У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя -
     только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,
     все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
     что отцами-солдатами будут гордиться сыны.

     Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
     Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?
     Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется, -
     у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

     Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
     и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
     Нет мужчины в семье - нет детей, нет хозяина в хате.
     Разве горю такому помогут рыданья живых?

     Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
     Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
     Тот поймет эту правду, - она к нам в окопы и щели
     приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

     Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
     эту взятую с боем суровую правду солдат.
     И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
     и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат, -
     это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
     подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

     ...Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
     Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

     А когда мы вернемся, - а мы возвратимся с победой,
     все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы, -
     пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду,
     чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

     Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
     матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
     Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем -
     все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.

     (60 лет советской поэзии. Собрание стихов в четырех томах.
     Москва, "Художественная Литература", 1977)



     x x x

     Я в гарнизонном клубе за Карпатами
     читал об отступлении, читал
     о том, как над убитыми солдатами
     не ангел смерти, а комбат рыдал.

     И слушали меня, как только слушают
     друг друга люди взвода одного.
     И я почувствовал, как между душами
     сверкнула искра слова моего.

     У каждого поэта есть провинция.
     Она ему ошибки и грехи,
     все мелкие обиды и провинности
     прощает за правдивые стихи.

     И у меня есть тоже неизменная,
     на карту не внесенная, одна,
     суровая моя и откровенная,
     далекая провинция - Война...

     (Семен Гудзенко. Стихотворения. Москва: Современник, 1985.)



     x x x

     Я был пехотой в поле чистом,
     в грязи окопной и в огне.
     Я стал армейским журналистом
     в последний год на той войне.

     Но если снова воевать...
     Таков уже закон:
     пускай меня пошлют опять
     в стрелковый батальон.

     Быть под началом у старшин
     хотя бы треть пути,
     потом могу я с тех вершин
     в поэзию сойти.

     Действующая армия, 1943-1944
    
    (Семен Гудзенко. Стихотворения. Москва: Современник, 1985)



     МОГИЛА ПИЛОТА

     Осколки голубого сплава
     Валяются в сухом песке.
     Здесь все:
                и боевая слава
     И струйка крови на виске...

     Из боя выходила рота,
     Мы шли на отдых, в тишину
     И над могилою пилота
     Почувствовали всю войну.

     Всю.
          От окопов и до тыла,
     Ревущую, как ястребок.
     И отдых сделался постылым
     И неуютным городок.

     Мы умираем очень просто,
     По нас оркестры не звенят.
     Пусть так у взорванного моста
     Найдут товарищи меня.

 

     x x x

     Мы не от старости умрем, -
     от старых ран умрем.
     Так разливай по кружкам ром,
     трофейный рыжий ром!

     В нем горечь, хмель и аромат
     заморской стороны.
     Его принес сюда солдат,
     вернувшийся с войны.

     Он видел столько городов!
     Старинных городов!
     Он рассказать о них готов.
     И даже спеть готов.

     Так почему же он молчит?..
     Четвертый час молчит.
     То пальцем по столу стучит,
     то сапогом стучит.

     А у него желанье есть.
     Оно понятно вам?
     Он хочет знать, что было здесь,
     когда мы были там...

     1946
     (Строфы века. Антология русской поэзии : сост. Е. Евтушенко.
     Минск-Москва: Полифакт, 1995)