Стихи о войне

Из семейной хроники "Моя бабушка"

3.

Мир опять к процветанью готов -
Просвещенные нации делят рабов.

Будет  Рейх круче Англии  впредь  -
И  Суэцем, и  Индией  станет  владеть.

Но  в отечестве нашем есть тоже пророки –
Мировой революции близятся сроки.

Из-за моря Америка тихо глядит –
Что ж,  деритесь, ребята:  потом – без обид.

Дядя Джо загоняет Адольфа в тупик,
От отчаянья тот начинает блицкриг.

Но охотник и сам попадает впросак –
Его войско сражаться не хочет никак

И, бросая оружье, бежит со всех ног,
Вспоминая внезапно:  «Спаси меня, Бог!»

И в июня конце призывается дед,
Покупает он в кассе на поезд билет

И на полке плацкартной отправляется в часть.
Но фронтов уже нету и в часть не попасть.

Он спасать не горит этот солнечный мир,
Но расстрелян не хочет быть,  как дезертир.

Не желает он чувствами всеми семью,
Чтоб  вдобавок в тылу посадили семью.

Вот колонна бредет по дороге сквозь дым -
достает он повестку и просится к ним.

«Разберемся с тобой, лейтенант.  А пока,
раз биолог,  возглавь химзащиту полка».

И все пули покуда поверх головы,
Он шагает, шагает до самой Москвы.

А в Москве ералаш, настроенье, как в морге,
Тут с востока приходит  шифровка от Зорге,

Что Япония нынче не вступит в войну.
И сибирские части спасают страну.

Им на помощь приходит полковник Мороз.
И теперь воевать начинают всерьез.

Полководцы готовятся к прошлой войне:
Химзащита – царица наук – на коне.

И  два года хранит его ангелов свита,
Записав в Академию Химзащиты.

Эти годы, как косы валькирий  свистят,  -
Харьков, Курск, Сталинград…


4.

Эта осень,  скорее, позор , а не слава.
В сентябре оставляют Полтаву.

И  на Харьков фронт, ухая,  катится –
объявляется эвакуация.

Анна дочку хватает и мать
И бежит на вокзал – уезжать.

Но на свете так много и дочек,  и жен –
В первый день им никак не прорваться в вагон.

На второй удается им место найти
В коридоре у тамбура.  Едут, в пути

Проводя две  ли, три ли недели.
Из окошка все дует и дочка болеет.

За окошком вовсю развернулась страна –
Что ей делать, не знает она ни хрена.

А к Москве уж вплотную подходят бои.
Лучше немцы? А, может, свои?
……………………………………………………..


За окном только глина,  колючки,  туман:
край советский - степной Казахстан.

Сердце екнуло, стало,  вновь начало  биться –
За Чимкентом  - Георгиевка, их станица.

Этот жухлый  простор столько  выел очей –
Раскулаченных пристань,  гнездо  басмачей.

Свежий   ветер летит под кровавой зарей...
 Шестерых их пускает семья на постой

(С Анной  вместе невестка и  племянников двое
убежали из Харькова в царство степное).

Вслед  за братом бежит пятилетняя Люда
На растресканной глины огромное блюдо.

Ветер в спину толкает - никуда уж не деться -
за плечами всегда казахстанское детство.


--------------

По утрам щеки щиплет мороз –
На работу пора – агрономом в совхоз.

Анна трусит  на лошади в дальний кишлак,
Аксакал горстью в рот ей кладет бешбармак.

Для далекого фронта работает край
И совхоз собирает большой урожай.

И за это на Выставку едет в Москву
Анна  - встретиться с ним наяву.



5.

Эх, учеба такая -  что рОдная мать!
Но приблизились сроки – пора воевать.

Он воюет: контужен, осколок в спине.
Это все пустяки на войне.

Дальше движется фронт, и  в  румынских полях
снайпер бьет прямо в зайчик  - в  стекло  на часах.

Металлический корпус   спасает  запястье,
навсегда в нем осколок  - так это ж на счастье!

...Столько жизней забрал, столько выел надежд
средь полей замороженных злой Будапешт…

В наступленье в войсках жизнь всегда на кону,
но  майором он в Вене кончает войну.



6.
Наступает весна и в Берлине победа,
Уже скоро домой все поедут.

На восток и на запад идут эшелоны
И с мужьями съезжаются жены.

Под горой брата Мити сгоревшая хата,
Ее немцы сожгли и пропали куда-то.

 Митю  тут же  берут  подымать Днепрогэс –
Всем мужчины нужны позарез.

Среди поля стоят глинобитные сени,
Ждет в них Марфа его возвращенья.

В эти сени под ветра голодного вой
Три семьи приезжают зимой.

(Младший брат Николай на чужой стороне
раз связистку  одну повстречал на войне.

И хоть все полыхает на свете,
но у женщин случаются дети.

В тыл отправили с богом грядущую мать,
там  пришлось  в эшелоне ей дочку рожать… )

Приезжают за семьями два Николая,
А что с Павлом – никто не узнает.

Где-то там они все среди вечной весны –
Трое братьев ее не вернулись с войны.



Тропарево


Идешь  в лесу  совсем один,
для белок не неся  провизию.
И видишь стелу: «На Берлин
отсюда двинулась дивизия».

И чуть подальше - старый дот
на запад с узкою бойницей.
Похоже, в сорок первый год
он был у  смерти на границе.

И видишь деда на войне,
но все теряются детали,
и, может, оттого вдвойне
туман сгущается печали.

 Но жизнь покуда бережет,
хотя в ней мало материнского,
и он то едет, то бредет
в рядах Второго Украинского.

 И, заслоняя дочь и дом,
вонзает штык в гнездо злодея,
и  выживает, видя в том
национальную идею.
..................................

Мне  смерти память отшибали,
и мой архив не первосортен -
пропали многие медали,
но сохранился дедов орден.

 И мне напасти нипочем,
и, может, даже холода -
с одним облупленным лучом
мне светит Красная Звезда.


***

На Шестнадцатой станции был шалман
в середине трамвайного круга.
Когда   на море падал туман,
для мужчин лучше не было друга.

Там на столик без стульев ставили пиво
и в него доливали водку.
Если кто себя вел крикливо,
его сразу брали за глотку.

А о чем толковали, поди теперь вызнай -
я дитем был с памятью куцей.
Но, наверно, они говорили о жизни
после войн трех и революций.

И о том, что их время уплыло,
и хоть скучно, зато спокойно
доживать средь глубокого тыла -
ни бомбежки тебе, ни конвойных.

А что дед вспоминал, я не знаю,
запивая что-то компотом:
как мальчишкой совсем в журавлиную стаю
он с тачанки бил пулеметом?

Или после, опять с пулеметом,
на Дону прикрывал переправу
и с немецкого берега кто-то
отстрелил три пальца на правой?

И в трамвайном круге ль, овале
моря шум нарастал постепенно
и мальцу напоследок давали
отхлебнуть пива белую пену.



Солнечный зайчик

Вчера я пошел в театр.
Попросил сын –
надо поддержать молодых актеров.
Играли Булгакова: «Бег».
Актерам в лучшем случае
было по двадцать пять.
И харАктерность не заслоняла сути происходящего.
Пьеса выходила страшная.
Стоп! – сказал я.
– А сколько было генералу Слащеву, когда он сказал:
«Я сдаю Крым»?
Я посмотрел в справочнике – 35.
Стоп! – сказал я. - А сколько было твоему деду,
когда майором он окончил войну в Вене?
Я смог сосчитать и без справочника – 32.
Стоп! – сказал я. – А сколько тебе сейчас? – 47.
И ты не взял ни Вену, ни Будапешт, ни Бухарест, ни Белград.
Тебе просто повезло.
Ты не отступал до Москвы.
Ты не носил часы
циферблатом на внутреннюю сторону запястья.
Ты не ехал рядом с водителем в грузовике
навстречу победе по осенней Румынии,
свесив из окошка руку.
Солнечный зайчик от стекла над циферблатом
не попадал в глаза снайперу.
Пуля не попадала в циферблат.
Циферблат не спасал кость
и осколок не застревал навсегда
у большого пальца.
Поэтому вглядывайся,
как мерцает этот подаренный тебе воздух
начала зимы,
как отражается от стекол –
автомобилей, витрин и окон –
солнечный свет,
а за ним по пятам уже гонится рябая свора сумерек.
Все впереди:
и сдача Крыма,
и золотая румынская осень.
Время сжимается
и солнечный зайчик,
путая сроки и судьбы,
скачет с плеча на плечо.