Долгой дорогой по лесу себя утомил,

Долгой дорогой по лесу себя утомил.
Шёл от друзей до посёлка, где есть магазин.
Только вот как-то по пьяни совсем я забыл,
Что очень плохо у друга дорогу спросил.

С тонкой неброской тропинки я сбился давно.
Ветки хлестали меня по лицу и по шее.
Я чертыхался, но думал: "Не все ли  равно?"
Вдруг я упал, оказавшись в какой-то траншее.

Сильный удар по виску и померкло в глазах.
Тьма непроглядная. Вдруг, словно вспышка света.
Я, но не я (словно в глубоких снах).
И вроде, как-то моложе вокруг планета.

Я на лафете присел и письмо строчу,
Буквы сплетая латинской не нашей вязью:
"Мама и папа! Я очень  домой хочу.
Тут всё покрыто непроходимой грязью.

Тут даже ветер песни иные стонет
В кроне берёз, что стоят чисты.
Лишь иногда песней вечерней тронет
Мне Nachtigall сердце среди листвы.

Всё тут другое, всё тут глазам не мило.
Мне бы скорее увидеть родимый дом.
Артподготовка русских пока бьёт мимо,
Но  в блиндаже от бомбёжки посуды звон.

Гретхен скажите, чтоб с Гансом на пруд не ходила.
Он ни одной не пропустит, даром что инвалид.
Под Сталинградом ногу ему отхватило.
Жалко конечно, но дома зато сидит.

Скоро атака я закругляюсь, ладно.
Вон и ефрейтор строго уже глядит.
Слышал под Мюнхеном по вечерам прохладно.
А снег на предгорьях Альп до сих пор лежит?

Но скоро весна. Ну, а там  и лето.
Мы отступаем, пытаемся выровнять фронт.
Слышал у штаба я - замысел фюрера это.
Странные вещи творятся второй почитай уж год.

Я вас люблю, да и Гретхен тоже.
Ганс - мой приятель с детства, привет ему.
Кажется, вновь артподготовка. Боже!
Крепко целую. Пока. И в блиндаж бегу...."

Низкий и грозный гул налетел как буря,
Жутким фонтаном взметая землю. И вдруг
Слышу слова: "Вот он - заблудший дурень.
В старом окопе  заснул с похмела наш друг".

Словно из фильма, что  подсмотрел украдкой,
Снова вернулся я в яркий и тёплый день.
Лишь отголоском в памяти  моей хваткой,
Давней и страшной войны  пробежала  тень.