разлитое молоко

"замногодневное"

***
Словно выдернули из сна, из-под снега, с подводной лодки.
Глухо брякнуло о весы
сердце пламенной идиотки.
Вокруг шеи - петля косы.
И зачем эти дни в дыму, без покоя, под черным флагом?
Оставайся, заварим чай.
До весны - черепашьим шагом,
не спеша.

***
И все кажется, что проще вскрыться, признаться в слабости, отказаться,
чем ежедневно здороваться, варить кофе, повязывать галстук,
спешить через улицу, где пахнет весной и первыми встречами,
оглядываясь - вдруг кто заметил, что ты неполный, калеченный.

***
Я - болото, я - пагуба и печаль, желтый карлик,
одинокая башня, пустой могильник, седая блажь.
За глазами моими - тьма,
топи, дали - ненасытные, как тюрьма.

***
Эта история в узоре из палых осенних листьев,
в лилии лепестках
и уложится в двух строках.
Просто однажды между пятнадцатью и пятью
кончился воздух, канал забился.
В камере смертника на потолке черною копотью -
"jedem das seine", вольному воля и что-о про реку.

Лился ноябрь, падал, как мертвая птица,
бился в окно, просился в строку.
Жаль, что остановиться
стало возможно
лишь по прошествии сотни лет.
Клялся ноябрь, что больше нет
боли и грусти,
и осторожно
брал за руку.
Лгал.

***
Город хмурится - хоть весенний, а все же нрав.
Ты лукавишь, когда говоришь "Признаю, неправ".
Ты решителен и сварлив, проиграв,
улыбаешься и цветешь, победив.
Далеко за лесами есть Шамбала.
Доберусь - ты гневаешься, мол, где была?
За какие грехи простишь, за какие - не выпустишь из угла?
Дожила.

В нашей сказке другой конец - зло в венце.
Да не стой столбом, не бледней в лице -
до конца еще слов не счесть, как на утице
белых перьев и душ на улице.

***
Когда меня не станет здесь - посади сирень,
но чтобы обязательно искать с пятью лепестками.
Обещай мне, что каждый день
будешь сидеть под ее кустами,
хоть немного, пусть шесть минут,
а я буду тебе шептать, как годы льнут
к завитушкам ограды.

Это все несерьезно, милый.
Прочтешь - поскорей забудь.