Путешественник...

У Сёмушкиной Олюшки муж Витька Сёмушкин страсть, как любил погулять. Погулять хорошо, добросовестно, так, чтоб потом явиться домой с опухшей рожей, а иногда и с тёмно-фиолетовым синяком под глазом, отхваченным, будто бы, в пьяной драке.
Олюшка, конечно, сердилась. Топала ногами, указывая мужу на дверь, кричала, чтоб слышали соседи, выбрасывала с крыльца Витькино тряпьё в виде рваных спортивок и рубах, и громко грозилась: если Витька ступит на порог её дома, она спалит всё здесь к чёртовой матери!
Выпустив жар, меняла гнев на милость: топила баню и, ближе к ночи, подкатываясь под Витькин,чисто вымытый  бочок, заглядывая в любимые с выпучинкой глаза, начинала допытываться: где  и с кем  он был, надеясь, что муженёк, разморённый баней и ласками жены, нечаянно сболтнёт лишку.

Витька,давно выучивший жену, "как на духу"  выкладывал Олюшке, что ни о каком грехе не помышлял, - все две недели ночевал у пьяного Шнура в холодной избе, ел одни солёные волнухи и из женского пола видел только Тамарку Кирогазиху - местную выпивоху, которую ни один мужик в деревне  всерьёз не воспринимал. Если же улавливал в Олюшкиных глазах хоть капельку недоверия, для пущей убедительности колотил себя кулаком в  грудь и клялся собой, своей эмтэзухой и, в конце концов, самой Олюшкой.
Олюшка таяла от горячих клятв мужненой верности, льнула к Витькиному плечу, прощая всякие мелкие прегрешения и засыпала счастливая до самых петухов.

 С криками петухов подозрения возвращались и Олюшка, едва вытопив печь, бежала берегом на другой конец деревни к Лушихе. Доставала из-за пазухи завёрнутый в целофан шмак сала и, стесняясь, пихала в лушихинские потные ладони.
ЛУшиха молча убирала любимый продукт в шкаф, подавала Олюшке стул и сама, отложив домашние дела, садилась за низенький столик.
 - Король червоный?
Олюшка, сложив под подбородком ручки, нервно и часто кивала головой:
 - Червоный, Лушенька, червоный...
Несмотря на выкоробленные артритом пальцы, Лушиха ловко перетасовывала карты и раскидывала веером по столу.
И всё...
Вся Витькина жизнь лежала перед Лушихой книзу крапом. Где был, с какой дамой - с бубновой али треф, тут уж ничего не утаишь.
 
 ...Надо  сказать, что из деревни только Шнур знал, что у Лушихи с Витькой была договорённость. В этот раз  на солёного леща.
Задарма Лушиха врать не станет.
Как по читанному, выложила она Олюшке про  Витькины скитания, убирая лишних дам в сторону.
 - У Витьки была дорога вечерняя к королю казённому. А потом хлопоты с ним виновые. Рюмочка опрокинутая на тузе. Видишь?- И ухлебнула в себя слюну, которая каждый раз, как только Лушихин нос улавливал идущий из печи запах варившегося леща с картошкой, наполняла рот.
Олюшка ничего не понимая, хлопала глазами.
 - Чего непонятного-то?-удивлялась Лушиха. - Пришёл Витька к Шнуру, то ли шкап передвинул, то ли диван, только опосля  сел...винца выпил...
Обратной дороги у него четырнадцать денёчков нет, - две семёрки поперёк лёжат.
 Потом, всёж таки, выпроводил Шнур Витьку. Он пошёл, а по пути к Кирогазихе завернул, одонок ей отдал...
Испугавшись, что сболтнула лишнее,и Олюшка, опомнившись спросит: как же это на картах про одонок видно, Лушиха нарошно закашлялась и пошла красными пятнами.
 
- ...Что за беда? Сколь не гадаю, у Витьки одни дороги выпадают.  Путешественник он у тебя ещё тот. Это карма у него такая, нехорошая. Нать бы почистить. Принесёшь ещё сальца,  до блеска вычищу.Будет Витька с начищенной кармой за твоей задницей сидеть, -шагу не ступит.
Олюшка встала из-за стола и заспешила домой:
- Какой-то карма у мужа  худой, а я ему не доверяю, - всё выпытываю да выгадываю... Что за карма? Может болит? Бывать, как живот, только сзади?
Пока до дому шла, всё думала, а как на крыльцо ступила да стукнулась головой о притолоку, догадалась:
- Какой же это живот? Не дослушала слово-то! Карман это!
Обрадованная отгадкой, Олюшка схватила висевшие на гвозде Витькины брюки.
 - Карманы-то я и сама вычищу, без всякого сала. Да и было бы чего чистить - вошь да аркан...

Зашла в избу, а Витька чистый да румяный за столом сидит, чаёк попивает. В одной руке стакан в подстаканнике, в другой горбушка с маслом. Подбородок от масла блестит, как пятак начищеный.
Села Олюшка в подпороге на лавочку и давай мужем любоваться. Сколько лет прожито, а налюбоваться не успевает. Путешественник муж-то, всё в путешествиях...
Может, из-за того, что видятся реже других и живут так долго и... счастливо.
Надоесть друг дружке не успевают и всё у них с Витькой, как в первый раз...

С недельку жили добром, а ближе к следующей Витька  опять исчез. Появился  только вокурат к празднику, к Пречистой. Опухший, вся спина в царапках. Олюшке, как на духу отрапортовал:грехов за ним нет, а спина в цапухах, дак это он за клубом в крыжовник свалился...
К Лушихе Олюшка больше не пошла. Смирилась с долей жены путешествующего...
Да и сала от целого поросёнка только на дне тренога и осталось...