Последний кайф потёмкинской России

*  *  *

Где на Земле – сырой и безразличной,
задумчиво коровы возлежали,
где насекомых царствие земное –
кузнечиков, козявок, слепней, мух -
там ехал я – минорен и манерен;
в окно смотрел и в ус не дул, и думал:
Звезда полей! Луга как таковые!
Древесные, гнилые деревеньки:
казарки, котухи, амбары, риги –
последний кайф потёмкинской России!
Последний кайф для тех, кто понимает:
Есенин, Боратынский, Окуджапва...

*  *  *

Коряги
чернеют на дне,
как ковриги.
Лиловые ели (ловлю голавлей!)
Течёт вдоль забора,
за старенькой ригой
речушка
с названьем смешным:
Воробей.

С повадкою важной,
с течением чинным,
под ряской – зелёной
и жёлтой – века -
под всячиной всякой –
древесной, бузинной
воздушные замки плывут –
облака.

Сквозь омуты-годы,
сквозь заводи сердца,
сквозь омуты памяти
в заводи сна
плывут... А под ними
глазастое детство
сестрицей Алёнушкой
смотрит со дна.

*  *  *

Июньским утром, рано, мир – нирвана!
Лишь затаи дыхание, замри –
и отразятся в капельках тумана
все родники – все родинки – Земли...

...День на меду настоян; загустевший
гул насекомых – певчих мух; возня
злых гусениц; ком тли заплесневевшей.
И мух, и тлю, и гусениц казня,

снуют по им одним знакомым тропам,
с мужицкою смекалкой – муравьи,
рассматривая через мелкоскопы
окаменевших куколок айвы.

Там сном объяты белые личинки.
Но чудится мне: вылупившись в срок,
они вспорхнут, как чёрные снежинки
сожжённых мной, закуклившихся строк.

*  *  *

КОРОВА

Левиафанов вид.
Губастость.
Хмельная дума на лице.
Стоит
тяжОлая корова –
не п о к а ч н ё т с я! –
ДрОгнет ГРУДЬ
и МЯСА
всколыхнётся ГРУДА!
И вновь стоит.
Не покачнётся...

*  *  *

ПСУ

Ты воешь на луну,
       а я её – рисую!
Рифмую и пою –
       ветров вороний ор,
луны вороний глаз…
       Облаиваешь – всуе,
Пёс показных угроз! –
       Дался мне твой забор!

*  *  *

В дремучем колодце во тьме обитает вода.
В скрипучем колодце на свет потемнела слюда.
В певучем колодце землей зарастают года.
Вода умирает. А с ней умирает звезда.