В храме Николы Морского

Асфодели, нарциссы, гвоздики у ног Твоих,
пригвождённых к кресту, как и привычные к грубой работе руки,
нежные, как цветы, или нежнее их.
Взгляд Твой, вобравший все мировые муки,
муки не выражает - только печаль Того,
Кто понимает неокончательность абсолютной
Своей победы. Сотворённое из ничего
косное вещество то, пропитавшись лютой
ненавистью к Творцу, воет «распни, распни!»,
то бьёт поклоны Ему же подобострастно.
Маятник мысли движется искони
влево и вправо, и влево опять. Кто властно
ход сей прервёт? Между добром и злом
жизнь выбирает, как в лавке, одно, другое.
Так, забывшись, рыбак ковырять продолжает веслом
берег песчаный, причалив.

                На аналое,
на любой странице раскрыта, Твоя судьба
правдоподобнее для меня, чем собственная слепая,
но неподъемней для разума, чем гроба
ближних усопших. Впрочем, не постигаю -
стало быть, тайна, значит - лазурный зазор
в цепи причинно-следственной, коей бренчим угрюмо,
скованы поголовно, человеческий сор,
словно невольники чёрные в брюхе трюма.

Мало ль кого распинали? Распятий - лес.
Как ни крути, а без чуда хиреет вера.
И жива до сих пор потому ведь, что Ты воскрес.
Потому и Пилат превратился из изувера
в рьяного провозвестника вести Твоей благой
где-то в Шотландии...
                Божия Мать, Магдалина
по сторонам креста. Лжи вопреки людской,
женщины ближе к Духу, чем их мужчины.
Тёмные лики в церкви светлей свечей.
Смотришь в очи икон - как в окна иного мира.
А в сознанье сияет огромный, пустой, ничей,
но самый прекрасный образ Владыки пира.
Взмахи кадила. Мы словно на облаках
нетвёрдо стоим - так ладан клубится густо,
не свечи - надежды свои держа в руках.
А чтоб не сгорели - на то существует искусство.
Позволь нам мечтать! Без мечты жизнь равна себе,
и несенье креста превращается в гроба несенье.
Молитва ведь - тоже мечта, хрупкий мостик туда, к Тебе,
а другого нам не даровано вознесенья.

Лазурь, белизна, позолота. Что может быть
великолепней? - только румянец Девы
в Благовещенье. Только живая быль,
обетованье, что все мы сойдемся в конце у Древа
Жизни. Парк дымкой зеленой окутан. Май
человеческим морем подкатывает к Николе,
чтоб замереть, ощущая всей кожей, как близок рай,
пред бесконечно взлетающей колокольней.