Не жизнь, а малина...

Василий Поликарпыч ушёл в запой. И так хорошо ушёл, что не приходил домой две недели. Да и зачем приходить, если не пускают.

Наденька, жена его, помешанная на чистоте и порядке, конечно, переживала, что Василий Поликарпыч где-то ночует, но чтобы грязный и вонючий муж ступил на белоснежный половичок, расстеленный в подпороге у дверей, она допустить не могла. Сердце её этого бы не выдержало.

Вот и сегодня, сидя за столом, покрытым кружевной скатертью, на котором фурчал начищенный "до огоньков" самовар, она сильно нервничала:
- Вот пьёт, пьёт и запьётся, не приведи Господь. Наделает волокиты. Конечно, помрёт, хоронить надо будет. Будут соседи приходить прощаться, да с работы припрутся. Все в башмаках. Не углядишь за каждым, скинул ли он на мостках свою обутку или нет. За колоды грязными да липкими руками будут грабаться. Колоды-то лаком налачены - грех не грабануть.
Веток еловых везде нашибают. А спробуй-ко потом эти иголки из щелей да углов вытащить.
Опосля на поминках напьются, начнут ногами шаркать, всю краску с пола сдерут.
Вздохнув, она с тоскою взглянула на поблёскивающий эмалью пол.
- Господи, и за что мне такое несчастье. За что Василий Поликарпыч горькую пьёт да меня переживать заставляет. Кабы жизнь у него худа была.
Я ведь честь по чести утречком встану, печи затоплю, самоварчик на стол поставлю: завтракайте, Василий Поликарпыч, вот вам калачики, от них крошек поменьше, вот малиновое вареньице. Ну и что, что черничное любите. Черница, что чернила. Не хватало ещё скатерть окапать...
Вдруг Наденька вскочила из-за стола и кинулась к дивану.
Тяпнула пятернёй по покрывалу, наклонилась и носом, как лисица, принюхалась:
- Фу, ты! Ажно сердце захолонуло. Думала пятно, а тут заяц солнечный.
И занавесочку на окне поддёрнула, чтоб покрывальце не выгорало.
Отодвинула лаковую табуреточку и снова села за чай.
- Уж разное от расстройства мерещится: то на потолке размывы, то на печке разводы. Эдак и заболеть можно.
Да ещё, говорят, Василий Поликарпыч вчера у кочегарки на дровах валялся. А там опилков да бересты разной. А сажи сколь! Труба день и ночь пыхтит. Вот как такое чучело даже живым домой пустить. Не то, что домой, в баню нельзя!
Придётся опять на озере в кустах раздевать да в берегу мочалкой тереть. Ладно, хоть июнь на дворе, а не как в прошлый раз - руки стыли да льдины то и дело к мочалу пристывали.
Ох-ох-ох, дела наши тяжкие...

Напившись, Наденька отодвинула в сторону чашку, смахнула со скатерти невидимую пыль, выглянула в окно, не нападало ли какого мусора на мостовую, - эти воробьи с черёмухи, то лист обронят, то ветку каку, и, не увидев, довольно потянулась:
- И чего не живётся. Не жизнь ведь у моего Василия Поликарпыча, а чистая малина.