Охота на золотокрылых хранителей пути

            1
Москва безлюдна. Колокольни хладн
и по-рембрантовски, наспех, уже расплавлен
этюд субботний – вероятно, Плавт
сейчас бы написал о том, что ставни
есть вымысел Дедала… Небом вплавь
корабль пускаясь, навсегда оставлен
командой, потому и плоти страх
ему неведом, и, блестящей сталью
переливаясь, паруса хвостат
воздушный змей. И голос улиц давний
уже затих. А, впрочем, было так:
Улисса сны с легендой переплавив,
при мысли о Нимвроде, впопыхах,
пастух голубоглазый: в профиль – Авель,
анфас – Альберт, из тени на века
сплёл флейту-пикколо и на мгновенье замер
в испуге – вдруг неведомый вокал
из пустоты тревожной, точно память
разбитых по незнанию зеркал,
возник, и с неизбежностью фатальной
без тела нёсся по Тверской – стремглав.

              2
Слепую куклу тёмный властелин,
из темноты напоминаньем утру
слепив наскоро, без разбора лил
лимонный сок Луны, и влагой мутной
пропитан капитана плащ, и бриг
опять плывёт по прихоти преступной
куда-то, где в изменчивой дали
все мертвецы дивизии пластунской
идут на красных снова до зари.
О, Господи, да можно ль в сне проснуться
или нельзя? А снег уже налип
на алые знамёна. Неба сусло
густело откровением обид….
Вдруг дева, ясноока, в косах русых,
из солнца одеянье, позади –
Кихота конь, в глазах – златой полудень,
взлетела над дуальностью ладьи,
своею тихой красотой волнуя.

           3
У Павелецкого такси не оттого ль
застыло в обмороке, а водитель сонный
по-птичьи встрепенулся головой,
руля касаясь, а созвездье Овна
менял Телец, и масти вороной
блеснул цевьём А.К., как тёзка тёмный.
От палача здесь пахло молоком.
И вспомнились сиенские колонны –
колокола о всех  – и ни о ком –
звонили в дымке золота червонной.