Истление

Биться, гореть –
истлевает сознанье,
но разрывается крепкая нить:
осень, скажи мне –
довольно ли знанья,
чтоб отстраниться и всё позабыть?

В окна стучатся холодные спицы
чёрной рябины, и – солью на грудь:
помни меня,
даже если синица
в руки опустится прежде, чем суть
в небе мы сможем увидеть и вскрикнуть:
«Господи! Я не желал – потерять!»

Швы разрываются прежде, чем в рыке
в сердце клеймом остаётся – печать.

Что же теперь?
Не дождаться минуты,
якорем сброшенным вырвав мечту:
снова вжимаемся в угол каюты,
снова горим – и теперь за версту
видно, как дымом закованы дали,
словно туман зажимает уста…

Ты говоришь мне:
 - Довольно печали!
Я отзываюсь:
 - Теперь – навсегда.

Ныне, как дробь, выбивают секунды
песню грядущей и скорой войны;
помню – пылать! –
но до каменной жути:
я не желаю истлеть до искры,
я не могу!

Но смыкается зевом
прежняя жизнь – и звенящей струной
полнятся руки печалью и гневом,
словно очаг заливает – волной,

и разрываются нити:
не громче,
чем ударяется колокол – в ночь…

Биться, гореть –
этот вывод – непрочен,
но и ему не сумею помочь.