художница

               

         Приближались майские праздники. Самым главным праздником был день победы, поэтому все старались как-то украсить свой дом. Вывешивали флаги, красили ставни и скамейки.
    В доме тоже старались обновить убранство. Маме посчастливилось купить на базаре, а может выменять на что-то, клеёнку. В то время это была такая роскошь! Стерев с подоконников пыль и намыв до блеска полы, мама расстелила новые самотканые половики. Потом она торжественно выдвинула стол на середину горницы и постелила на него новую, резко пахнущую, клеёнку. Но каково было моё разочарование, когда я увидела, что она просто белого цвета. Ни цветов, ни узоров на клеёнке не было. И я решила сделать сюрприз.
       Проснувшись утром, я поняла, что мама уже ушла на работу, и  что я нахожусь в доме одна, меня начали приучать к самостоятельности, скоро ведь в школу. Не раздумывая, я решительно взяла химические карандаши красного, зелёного и синего цвета. В ту пору пользовались такими карандашами. Если послюнявить такого карандаша и нарисовать что-либо, то ни стереть, ни отмыть рисунок не удастся ни за что. Вот ими я и разрисовала всю новую клеёнку.
      Вернувшись с работы, мама ахнула и всплеснула руками:  белая клеёнка была расписана красными и синими цветами, обрамлёнными яркой зеленью.А мой язык и губы были расписаны всеми цветами радуги.
       К бабушке с дедом, они жили неподалёку, я убегала так стремительно, что не успела даже обуться. Мама бежала за мной с веником в руке и причитала во весь голос. Дед всё понял, лишь только я появилась на пороге их дома. «Быстро на печь!» - крикнул он и загородил перед мамой дорогу, расставив руки в стороны, как крылья.  Мама металась по кухни, размахивала веником и бессвязно бранила и меня, и деда: « Заступник! Избаловали! Что натворила! Ну, погоди! Придёшь домой, получишь по заслугам! Выпорю! В угол поставлю!» А бабушка пыталась её урезонить: « Евдокия, да полно тебе. Угомонись ты.  Девчонка хотела, как лучше». Мама, рыдая, хлопнув в сердцах калиткой, уходила домой. Дед с бабушкой пытались выманить меня с печки, но безуспешно. Я сидела, крепко зажмурившись, и боялась, что мама вернётся, и порки мне не миновать. Слезать с печки я не хотела ни за что.
     А на следующий день все хохотали до слёз и называли меня художницей. А я стояла в углу за печкой, меня всё – таки мама поставила туда, что бы больше шалить неповадно было, и считала до ста, мечтая скорее убежать на прогулку.