Маме

Мама! В этот самый женский день на планете я хочу рассказать тебе о самом важном…
Как и положено каждой маме, ты была рядом со мной с самого рождения. Помнишь? Ты очень хотела девочку, а твои родители – мои бабушка с дедушкой - говорили тебе, что будет мальчик. Но ты им не верила – и правильно. Когда настал тот самый ноябрьский день, был жуткий холод, ветер и гололед. Твой папа на своей служебной грузовой машине вез нас с тобой из Федоровки в Покровское. Там и появилась я… Не скрою, со мной было трудно. Кажется, я слушалась только тебя, да и то – редко. Слишком уж много энергии было во мне маленькой. Зато когда я стала чуть старше, ты смогла направить мою энергию в правильное русло.
Помнишь, как в детском саду меня хотели сфотографировать? Я с рождения не любила фотоаппараты и когда на меня смотрят. Даже глаза открыла лишь на второй день после рождения. Так вот, в детском саду после какого-то утренника нас, трехлетних малышей, решили сфотографировать. Посадили на маленькие стульчики, сказали улыбаться. А я раз – и сбежала. Вернули, посадили назад. Второй раз – та же история… И вот, спустя десять лет я случайно увидела у одной своей одноклассницы фотографию, которая приятно поразила меня. Детский сад «Колокольчик», дети на деревянных стульчиках прилежно смотрят «на вылетающую птичку». И одна девочка в бордовом платьице в горошек и в ярких желтых сандаликах уже приготовилась бежать со стула, ставя одну ногу на пол. В кадр случайно попала и молодая женщина. На корточках присев недалеко от девочки, сложив губы так, словно выговаривая букву «ш» (наверное, говорила «сиди» или «тише»), вытянула руки, стараясь удержать эту девочку на месте. Это ты, мама.
Я помню одну из самых первых и горьких сцен в моей жизни. Мы жили тогда в Федоровке. Бабушка за что-то ругала тебя, а ты сидела на кровати в детской и плакала. Кажется, спорила. А я была совсем-совсем маленькой, мне было очень страшно. Я села с тобой, точнее, легла рядом. Между твоей спиной, прислоненной к стене и кроватью был уголок- пространство, в которое я всегда любила плакать, когда была чем-то напугана или обижена. Там мое лицо никто не видел, но я была рядом с тобой. Тогда я тоже плакала в этот уголок, прикрывая его ладошкой. Еще не понимая сложностей взрослой жизни.
Помнишь, как вы с папой разрешали мне рисовать на стенах в нашем доме? Я рисовала маму, папу, бабушку, Лариску, очень любила рисовать разные домики с заборами и собаку Лайму. Первые рисунки и надписи до сих пор иногда просвечиваются черным маркером сквозь года через новые и новые обои.
Мама, а помнишь, как пыталась заставить меня убирать за собой игрушки? Когда ты выходила из комнаты, я ложилась на спину и, глядя в потолок, с необычайной скоростью запихивала их ногами под кровать. Так было много раз… А потом место под кроватью закончилось. Заглянув туда, я решила утрамбовать все поплотнее, и тут ты зашла в комнату. Дальше мне уже не очень хочется вспоминать…
Мама, ты помнишь те письма, что я неумелой рукой писала тебе? Огромными печатными буквами, полностью слитно и раздельно там, где это было вовсе не нужно, где-то зеркально выворачивая буквы, где-то выводя слова задом наперед. Когда правая рука уставала, писала левой. На желтых листочках, в альбомах, в серых тетрадях, на стенах в комнате старательно выводила заветные слова: «Мама, я люблю тебя!». Просила прощения за плохие поступки, обещала «вестисебяхорошо», «естьвсечтомнедают» и многое другое, в чем была по-детски виновата перед тобой.
А помнишь, как вы напугались, когда я, решив самостоятельно помыть посуду, пока никого не было дома, не услышала ваших звонков на домашний телефон? В детской комнате был ремонт, и шкафы на неровном полу неустойчиво покачивались. Вы испугались, что на меня упал шкаф. А я испугалась, когда вы, растерянные и взволнованные, вбежали на кухню и увидели меня, стоящую на табуретке и моющую посуду. Ремонт в детской комнате завершился быстро.
А помнишь… Ту зимнюю прогулку, когда мы пошли все вместе в заснеженный лес - пешком, по морозу. У меня была желтая летающая тарелка, а ты в то время уже ждала Дашу. Мы много фотографировались (к тому времени я уже по-другому реагировала на фотоаппарат), и на каждой фотографии я старалась скорчить мордашку пострашней. В тот день мы были безоблачно счастливы. А потом я заболела. Но это уже другое воспоминание…
Помнишь, как ты брала меня, шестилетнюю, с собой на работу? Там я и начала писать свои первые рассказики с собственными иллюстрациями-пояснениями. Все было по-взрослому: первую неделю я писала «в стол» (в твой, мама, стол), а потом мои произведения ограниченным тиражом стали расходиться по всему училищу за скромную плату – два рубля. С какой гордостью я потом покупала мороженое на свой первый гонорар! А помнишь коржик с глазурью, который ты всегда покупала мне на обед?
Потом ты подарила мне сестренку, о которой я просила с момента, когда научилась разговаривать – очень хотелось, чтобы рядом был родной человечек, для которого я, такая маленькая и никак не взрослеющая, буду Старшей Сестрой. Помнишь, как я часами могла петь Даше колыбельные – сначала по многочисленным книжкам, потом – собственного сочинения? Спасибо за чудесную сестренку, мама! Спасибо и за братишку, который появился шесть лет спустя – о чем еще мне можно мечтать?
Потом была школа, месяц занятий на ФОКе аэробикой, два месяца занятий в театральном кружке, восемь лет музыкальной школы и неодержимая любовь к рисованию. Ты всегда была рядом, мама. Поддерживала меня во всех начинаниях и «заканчиваниях». Безропотно (хотя я знаю, тебе это сложно давалось) выслушивала мои пересказы наизусть домашнего задания по истории и обществознанию. Увлеченно внимала моим первым осмысленно написанным сказкам и школьным сочинениям. Совершенно объективно оценивала мои рисунки. Такая поддержка вселяла в меня уверенность.
Мама, а помнишь выпускной? Он был замечательным. Но как грустно и больно было смотреть на вас, сидящих в зале, читать стихи, петь, благодарить вас и учителей. Я помню те слова:
Спасибо вам, милые наши родители!
Простите нас, если чем-то обидели
За ночи бессонные, слезы, волнения,
За юную гордость и нетерпение,
За седину на виске у отца
И за морщинки родного лица,
В пояс поклонимся вам до земли!
Мамочка, мама, меня ты прости…
Когда я думала о седине папы и о том, как виновата перед тобой, мне хотелось плакать. Но в тот раз я сдержалась – знала, что если начну - меня ничто не удержит… И хорошо, что у меня плохое зрение – я не видела, как плачете вы. Невыносимо сложно было расставаться с семьей.
Я только сейчас понимаю, каким счастливым было мое детство.
Потом… потом надо было выбирать свой дальнейший путь. И я решила – Москва. Ты помнишь, мама, как мы стояли – я на одной стороне улицы, ты – на другой? Каширское шоссе. Нас разделял всего лишь пешеходный переход – но ты не могла вернуться за мной, а я не могла перейти к тебе. Глотая подступающие слезы, твердо решала не плакать при тебе, но только не получалось… Так чувствует себя птенец, выпавший из гнезда. Больно, трудно, обидно, ничего не понятно. Но надо летать. И чем раньше произойдет первый полет, тем дальше потом птица сможет улететь. Я справилась, мама. Спасибо, что вы с папой дали мне возможность стать старше.
А помнишь, помнишь, как совсем недавно – всего полгода назад я сказала тебе те самые слова, которые каждая мать так хочет и так боится услышать: «Мама, мы решили пожениться».
И вот теперь у меня есть собственная, маленькая семья. И, мама, я буду стараться быть для своих детей такой же, как и ты. Быть такой же замечательной мамой, любящей женой. Настоящей Женщиной.
Я люблю тебя, мама! С Праздником тебя! Будь счастлива!!!
Твоя старшая дочь.