Месяц сирени до самых балконов...

* * *



Подшит ли гурзуфским самшитом,
сиренью ли здешнею пьян,
сканирую взором промытым
размашистых гор дастархан.
Цветёт первоцвет-самобранка,
и снова - ни вычесть, ни счесть! -
целует под сердце вакханка,
веснянка - невеста и весть.

Флюидами раннего чуда
напитана майская взвесь.
И розовой веткой Иуда
ласкает прогретую жесть
на крыше белёной лачуги
над свежею синькою рам...
Я всё за бровей твоих дуги,
за радугу взора отдам!

Фонтанной пойдём, Пролетарской
вдоль пёстрых дворов, под уклон.
Ведёт башмачок твой татарский
в козырный узорный полон.
Ныряй же скорей, недотрога,
и в душу, и в звонкий карман,
пока не пропил всё Серёга
дружок-караим, Дамир-хан!






* * *



Влажные майские переулки,
мальчик с собакою на прогулке.
Крашена солнцем песочная шавка,
школьник – без шапки
и город – без шапки.
Множатся стаи ребячьего писка,
женской ладони белеет записка…
Отрока дискант ломается альтом,

марево дышит над мокрым асфальтом.
Солнцем в авоське качается булка,
небо синеет глубинно и гулко.
Город – как вольная зона озонов.
Месяц сирени – до самых балконов.
Вымыты окна, распахнуты двери. –
С новым дыханьем,
с цветеньем доверья!





Синяя ваза


Снова май, переплеск светотени,
дрожь луча на овале стола,
снова влажные ветки сирени
над индиговой гранью стекла.
В старой вазе - прабабкины слёзы,
труд алтынный, фамильная честь...
Всех помянутых в майские грозы,
всех, окликнутых Пасхой, - не счесть.

Мокрый куст перед храмом клубится,
и качает сирень головой. -
Чьи ж витают над куполом лица,
в свежей сини с лиловой каймой?
Чью записку, в три строчки, читает
стародавней огранки кристалл?
И витает виденье, не тает.
И никто ещё не умирал...