Этот взгляд, словно высший суд

САША КЛАДБИСЧЕ


Jedem das seine

Муттер и Фатер гордятся Отто. Рост за два метра, глаза как сталь,
Тело, осанка, манеры -- что ты, впору сниматься у Риффеншталь.
 Он побеждает на скачках конских, Вагнера темы поет на бис,
 Даже стреляет по-македонски. Белая бестия, as it is.
 
Но каждую ночь
из тумана глядя
черными дырами мертвых глаз
 Отто является фройлян Надя в платье сатиновом.
 
Был приказ --
Каждый изловленный партизайне должен висеть на суку. И вот,
Отто с улыбкой "Jedem das seine" пойманных русских к допросу ждет.
 В двери Надежду впихнули грубо. Отто глядит на нее свысока.
 Наде семнадцать, разбиты губы, кровь на сатине, в глазах тоска.
 Делу, увы, не помочь слезами.
Слышно -- солдаты копают рвы.
Отто вздыхает -- йедем дас зайне. Милая фройлян, мне жаль, увы.
 
Вдруг исчезает тоска во взгляде, зал погрузился на миг во тьму.
Прыгнув, на Отто повисла Надя, в ухо гадюкой шипит ему:
 "Что, офицер, не боишься мести? Нынче я стану твоей судьбой.
Мы теперь будем цузаммен, вместе. Слышишь? Отныне навек с тобой."
 
Надю за волосы тащат к вязу, в бабушкин, с детства знакомый, двор,
 Где ожидает, к суку привязан, быстрый веревочный приговор.
 "Шнапсу бы... Водки бы... Не иначе -- стопку с товарищем вечерком".
Отто стирает рукой дрожащей Надину кровь со щеки платком.

Водка ли, шнапс ли, исповедальня – все бесполезно. Опять в ночи
 Надя из курской деревни дальней смотрит на Отто, а он молчит.
Наденька шепчет "Jedem das seine!". Отто хрипит, воздух ловит ртом.
 Дойче овчарка глядит на хозяина, длинным виляет, скуля, хвостом.
Был же приказ и была задача... Йедем дас зайне. В окне рассвет
Надя уходит. А Отто плачет
 Семьдесят долгих кошмарных лет.
 

ВИТ БАЛАШОВ

Письма

Письма? ПОлно, какие письма,
Если шестая атака за день,
А ночь - шагать по земле российской,
Вёрсты её оставляя сзади,
Как драгоценные капли крови…
И снова в землю вкопаться, вгрызться,
Скрепить собою и ждать… И снова
Весь день дымок над затвором кислый.

И так - до смерти. Какие письма…

2003



АРКАДИЙ А. ЭЙДМАН

70 лет


горькую выпью: «чтоб сладко спалось...»
и закушу непременно солёным.
только — не чокаясь, чтобы стекло
не нарушало напутствие звоном.

и, до конца соблюдя ритуал,
выпью ещё, без задержки, вдогонку:
чтоб никогда, никогда не молчал,
а говорил с нами твёрдо и звонко
колокол скорбный над скромной трубой,
и разносилось в безоблачной сини:

«Вечная память и Вечный покой
людям Хатыни...»
 


АЛЕКСАНДР ТРУБИН - из цикла "Стихи о войне"

Рассказ мальчика

Когда разворотило башню
И бой ушёл на дальний фланг,
Мы резво бросились на пашню,
Чтоб поглядеть подбитый танк.

Уже ни страха, ни озноба,
Но что-то дрогнуло во мне...
Не вызывал привычной злобы
Фашист, лежащий на броне.

Красивый бант у изголовья!
Как у сестры моей коса!
И губы крашены не кровью!
И подведённые глаза!

И вся, застывшая орава
Никак поверить не могла,
Что немец тот, точнее фрау,
Кому-то матерью была.

1981-82


Блокадное

Она несла в худой руке
Кусочек сахара блокадный,
А ты был в близком далеке,
А рядом - отзвук канонадный.

Чуть меньше тысячи шагов
Идти до госпиталя было,
Но каждый шаг, как сто веков,
И с каждым - сила уходила.

Казалось, лёгкое пальто
Потяжелело "дестикратно".
И на весь мир не знал никто
Дойдёт ли женщина... обратно.

1984



НASBULAT UDALOV

Атака

      
«Был острый лик земли суров...»
Томас Гарди

Был острый лик земли суров,
но я приник к нему губами,
послав советы докторов
о гигиене к ихней маме.

Пусть острых камешков края
нос расцарапают до крови –
но скрыта голова моя
за мертвой тушею коровьей.

Со смачным звуком пули бьют
с той стороны, меня где нету,
слегка тревожа мой уют.
Я рад, что пуля – не ракета.

Осталось несколько минут,
и мы поднимемся в атаку,
и пулеметчиков сомнут –
гранаты не допустят брака.

Враг от возмездья не уйдет –
с мечом пришли и в том повинны.
Спирт за победу выпьет взвод –
оставшаяся половина.

13.12.2011



АЛЕКСАНДР КОРМИЛИН

Полководческое


Одаряет  весна ярким солнцем, и утро пригоже,
Свежим ветром в квартиру врывается месяц апрель…
Жаль «мотор» барахлит,  и осколок сезонно тревожит,
И врачи прописали четыре стены и постель.

Непришедших с войны воскрешает сюжет киноленты.
Он их вечный должник, сколько нынешней мерой не мерь...
Но погибшим плевать  - будь они в самом низком проценте
На казённом сухом языке «безвозвратных потерь»…

Ох, заноет  в груди… он под кружку крепчайшего чая
Задымит  «Беломор», наплевав на запреты врачей…
…Скоро сам он  уйдёт от салютов победного мая
В грозный сумрачный рокот кровавых июньских ночей.


2012      



ЯН БРУШТЕЙН

Сухари

А бабушка сушила сухари,
 И понимала, что сушить не надо.
Но за ее спиной была блокада,
 И бабушка сушила сухари.

И над собой посмеивалась часто:
 Ведь нет войны, какое это счастье,
 И хлебный рядом, прямо за углом…
 Но по ночам одно ей только снилось –
 Как солнце над ее землей затмилось,
 И горе, не стучась, ворвалось в дом.

Блокадный ветер надрывался жутко,
 И остывала в памяти «буржуйка»…
 И бабушка рассказывала мне,
 Как обжигала радостью Победа.
 Воякой в шутку называла деда,
 Который был сапером на войне.

А дед сердился: «Сушит сухари!
 И складывает в наволочку белую.
 Когда ж тебя сознательной я сделаю?»
 А бабушка сушила сухари.

Она ушла морозною зимой.
 Блокадный ветер долетел сквозь годы.
 Зашлась голодным плачем непогода
 Над белой и промерзшею землей.

«Под девяносто, что ни говори.
 И столько пережить, и столько вынести».

Не поднялась рука из дома вынести
 Тяжелые ржаные сухари.

2007