Воинственная баллада

Оковы рвущая десница – иных посланница миров.
И бой, который веку снится в далеком мареве костров,
когда прозрению не веря, взыскуя цель и жаждя ран,
идет слепой тропою зверя добра не знающий тиран.

И роковая грянет встреча как наважденье, как итог.
И будет гром. И будет сеча. Сойдутся запад и восток.
Сойдутся сны и мирозданья, порвав натянутый канат.
И на убийственном свиданье щиты и ножны зазвенят.

Усугубляя поединок, располовинясь о клинки,
как клочья мяса на суглинок, падут кровавые платки.
И замки в дальнем поднебесье в кольце террас и анфилад
на тонкой ниточке подвесят огонь и кованый булат.

Исчезнут томные свирели, старанья матушек и свах,
и все признания в апреле при романтичных кружевах.
Все поглотит святая бойня, в которой дамы ни при чем.
И будет лишь одно достойно ее – владение мечом,

что проросло и тем окрепло, кроша минувшее в рагу,
покуда не взошло из пепла на милость к падшему врагу.
Иное –  ложь, смешно и вздорно, печаль нетленна и проста.
Лишь правда то, что ждут покорно любви разбитые уста.

Судьба шараду разыграла, расставив ловкие крючки.
И разом сорваны забрала и слились жадные зрачки.
Бок о бок взмыленные кони во сне, а, может, наяву,
устав от ярости и вони, упали в желтую траву.

Нужна ли призракам одежда, когда войны иссякла власть
и в жилы смутная надежда тревожным эхом пролилась?
Слепа, как варварское нечто, борьба сознаний и пустот.
И погруженье бесконечно в правопреемник нечистот,

ища в конвульсии бездонной давно затоптанную мощь,
как бред сползающе-огромный на шею мира, будто вошь,
когда в пугающих потемках добыт, как краденый алмаз,
закон отверженных потомков и рев насилуемых масс.

Тот робкий свет – как сон отшельниц; и благовестный херувим
с зубодробильней этих мельниц уже почти сопоставим.
В неуловимом промежутке крестовый колониализм
шутить еще способен шутки, ломая ржавый механизм

исходом ярости на нежность, как метой бойни на культе,
блевотой пачкая промежность средневековых декольте.
Блуждая в древних закоулках, взалкай же истины ночей
руками грубыми на булках неумолимых палачей.

Сопревшей кожи оболочку сорви с покорного плеча.
И ярость в волка-одиночку излей, суставы горяча.
Войди туда, как буйство жизни, как в почву обод колеса,
как нега трав и зов отчизны, и всех наложниц голоса.

Пади тоской на злые очи, на острие небритых скул,
чтоб смертный выдох этой ночи твой враг достойно помянул.
Убей, распни его жестоко в его же собственном краю,
втащив добычею Востока в чужбину темную свою.

Он выйдет сам из долгой лени, раскосой жаждою томим.
И преклонит свои колени перед могуществом твоим.
Он будет чтить, как раб презренный, твой отголосок до седин,
служа ему, как вдохновенный, сложивший флаги паладин.

Укроет кары и напасти времен безудержный песок
наплывом милости и страсти вчера воинственных особ.
Из чресл поруганного мира душа увидит окоём.
И наземь бледная секира падет в бессилии своем.

Безумья миг поглотят бездны, небеспощадные уже.
Доспехи права не железны, когда убийцы в неглиже.
Их время выпустит из плена и новой кровью поманит.
И плотоядная арена их поцелуем осенит.

Их ждут сады Шехерезады, бои и новые пути.
И будут звездные плеяды их к новым подвигам вести.
Объятья грив и сбруй зловонных для них – как сказочный Сезам,
как этот жгучий, в травах сонных однажды выпитый бальзам.

2006