Басня

Душою слабой обреченный,
Не принимая сложных чет,
Средь леса, сединой спаленный,
Жил хмурый и ворчливый дед.

Он жил один, ни с кем не роден,
И не ласкал его покой,
И был в работе он не годен,
Труду давал он крепкий бой.

В найденной егерской избушке
Не вел он быт,
Хоть и сейчас там, рядом с кружкой,
Ружье охотника стоит.
 
Истории избы печальной
Не знал, и стопку дневников,
Когда наткнулся он случайно,
Он сжечь в печи уж был готов...

Готов, да не нашел он спичек...
С тех пор  тлен, дневники тая,
Похоронил в себе лесничего,
Воспоминания храня.

А кто такой он был, и почему
Жизнь сорвалась так резко,
С чего однажды не пришел в избу,
Мой зритель, очень интересно!

Он до того, как в этот лес попал,
Исправно службу вел в деревне,
И каждый житель там его признал,
Имел он небольшие земли.

Женат он был, был истинным отцом,
Защитник верный - да чего уж боле?
Был на деревне первым удальцом,
Решал вопросы безо всякой крови.

И вот однажды утром, на заре,
Приехал господин в кибитке важной -
Случилось дело в раннем сентябре.
Как ветер дул холодный, помнит каждый.

Вокруг него столпился ратью люд
В надежде помощи просить по нуждам.
Лишь простаки плевали и плюют,
И всякая забота им уж чужда.

Но не желая вовсе отвечать
Слуге он приказал дерзать скорее,
Когда народ от голода и сна
Животно и несчастно блеял.

За ним бежал обиженный народ,
Мальчишки за борта кибитки  держали.
Вопил их юношеский рот о взрослом,
А работяги следом уж бежали.

Все отцепились, лишь один мальчишка
Бежал, дорог не чуя под собой.
Толпа, решив, что это уже слишком,
Обмолвилась и в миг пошла домой.

Раздался дерзкий хлыст, упал ребенок
В пыли и крови задыхаясь и кленя,
Бежал из виду из господ подонок,
Отряхивал с кибитки и себя.

Увидев то лесничий взял наш грабли
И побежал ему наперерез
Через заборы, ямы и ухабы,
Через репейника дремучий лес.

Перехватил, граблями стукнув лошадь,
Один зубец уздою зацепил,
И надышавшись пыльною порошей,
За черен дернул из последних сил...

Кибитка набок, лошадь устояла,
Ямщик об камень лоб разбил,
Крепленье клинья потеряла,
А господин едва ли ноги уносил.

Так и удрал он в личные владения,
Народ его к минуте не догнал;
Зато потом в улыбке черной сожаление появилось,
И трость носить с собою стал.

Досталось всем за это преступление,
И господин героя в ссылку отослал,
В лес егерем, во плату искупления,
И лошадь дохлую в дорогу дал.

Он распрощался с всеми, кого помнил,
С семьею он простился  и ушел.
И чрез неделю на том камне с кровью
Плющ ядовитый коброю взошел.

Была неясность  в рукописях тех,
Как сын попал к отцу в избушку -
Страниц нам не хватает, как на грех
Тех, что для конкретики нам нужно.

В последней строчке высохших чернил
Лесник пошел по плану на осмотр территорий...
Страницы кончались на том и тлен утих,
Оставив за наследником всю расстановку роли.

Нам  ясно все.... он был герой по жизни.
Изба его, впустив уж нового хозяина,
Лишь опустела, превратившись в хлам...
Но кто же тот старик? Суди уж, зритель сам!

В уездном городе чиновничие место
Не требует обычно благородства...
На тех местах ото всего уезда
Стоят клейменные ужасного уродства.

Нет, внешне  это просто люди,
Но думают умно не в нужном направлении.
Душой давно прогнили, оскотинились;
Для них поборы - часть и смысл идеи.

Из той среды, холодной, меркантильной,
И наш герой, герой своей эпохи.
Он убежать хотел от скуки и рутины...
Остались только вздохи... грусти вздохи.

Но больше я о нем писать и не желаю,
От  прошлого его меня сильнее рвет.
Свобода действий, слова, веры? - я бы отнял,
А то он слишком палку свою гнет.

И оцени же действие, мой зритель:
Где жил герой давно минувших действ
Вдруг  поселился, достойный лишь презрения,
Чиновник рабский  быдла и злодейств.

И до конца ругал он мир своей зловонной речью,
Дом обветшал и без ремонта был,
Тогда как раньше  дым валил от печки,
И этот дом  приютом блудных слыл.

Где жили добродетельные люди,
Теперь живут холопы, и поныне
Без егеря, героя благородных,
Его изба ветшает, верно стынет!