Прости меня, Джим
До сих пор помню поименно собак, живших с нашей семьёй в одном большом мельничном дворе. Как это ни покажется странным, но в те времена о собаках я размышлял чаще, чем о людях. Что-то меня с ними объединяло тогда. Может, возраст? Старшему из них – Джиму было, как и мне, около тринадцати. Ну, еще я, как и живущие с нами овчарки, не вполне понимал жизнь людей.
Жизненный опыт у Джима был безусловно богаче моего. Собачий век короче человеческого, и собаки воспринимают события детальнее, подробнее что ли, чем люди. Мелочей в жизни у них не бывает. Ничего не пропустят. Конечно, не всякие - только самые умные, к которым относятся прежде всего овчарки. Это вам каждый кинолог скажет.
Джим был из рода самых, наверное, высоколобых овчарок - немецких. Математику, физику и прочие науки он не знал, но во всём остальном разбирался намного лучше меня, а может, и самого Василия Петровича, моего отчима. Джим, хоть и был немецкой овчаркой, по-русски понимал очень даже хорошо, с полуслова. Говорить – не говорил, врать не буду. Но умел очень выразительно молчать.
Я с Джимом был знаком всего-то около двух лет, а Василий Петрович знал его "с пелёнок" и рассказывал о нем разные истории, как будто, о хорошем человеке. Он никогда не разговаривал с Джимом «с позиции силы». Если их послушать, можно было подумать, что один друг разговаривает с другим, более мудрым, и этот «мудрый», глядя задумчиво вдаль, молча кивает головой в ответ: мол, знаю, знаю…
С первых же дней нашего знакомства я проникся к Джиму почтением. Он относился ко мне тепло, "по-отечески". Постепенно по мере моего взросления наши отношения переросли в дружеские.
До моего появления в доме все охранные дела и во дворе и, собственно, в семье были исключительно в ведении Джима. Отчим с матерью, отлучаясь куда ненадолго, наказывали ему: мол, от детей, Джим – ни на шаг, это твой главный объект охраны. Джим не только не отпускал малышей разгуляться по двору, но и следил, чтобы они ни чем, кроме дозволенного, не занимались. Если двухлетний Женька пытался, например, перевернуть лежащий у порога кирпич, Джим легонько оттеснял его или оттягивал за рубашонку: не лезь, не твоё это дело - кирпичи ворочать…
В силу своего пожилого возраста к моторным играм Джим не cлишком был расположен. Своим детям и внукам он это быстро внушал, и те понимали – сильно не приставали к старшему. А человечьи дети – что с них взять – с одного взгляда не всегда понимают даже своих родителей, чего там про собак говорить. К детскому экстремизму Джим относился терпимо из уважения к их родителям - своим старшим друзьям. Я не оговорился: Джим был собакой гордого и независимого характера. Он терпеть не мог со стороны людей ни проявлений «хозяйского тона», ни фамильярности. Признавал только или холодные «функциональные» отношения, или по-настоящему дружеские.
В общем, Джим только с виду был собакой, а изнутри, в поступках - он казался человеком, порой даже в большей степени, чем некоторые окружающие его люди.
Отчим мой в любой компании славился уважением: и на работе, и среди приезжающих на мельницу помольщиков, где бы ни трудился – везде. Может, это их с Джимом и роднило – они каждый в своем кругу были очень уважаемыми личностями. Допускаю, что некоторые молодые и ещё глупые собаки их обоих побаивались, но люди, все-таки, скорее уважали. У отца (я все же, с годами стал называть отчима папой), когда он хотел кого-то похвалить, или выразить восхищение чьим-то поступком, любимое словцо было, на его взгляд, самое золотое: «Собака!". «Вот - говорит – собака! Как ладно кроет…». Это он так кровельщика хвалит.
Как-то возвращались мы с коллективного воскресного отдыха на море. Тогда ездили на бортовых «газиках» со скамеечками поперек кузова. Дороги были не лучше теперешних, трясло хорошо. Могли и скамейки из гнезд повылетать, не ровен час, травмировать кого. А тут водитель – молодой, лихой… У мельницы притормаживает так, что едва не вытряхивает «отдохнувших» из кузова. Василий Петрович - слегка под шафе, конечно, подходит к этому лихачу: «Ты – собака, не шофёр, а… и так далее». А шофёр тот уже за монтировкой потянулся. Спасибо Джиму - он этот разговор слышал. Как раз вышел машину встретить, помахать людям хвостом, доложиться: всё, мол, нормально, без происшествий. Аккурат, к происшествию и подоспел, получается - предотвратил.
У Джима было обострённое чутьё на конфликтную ситуацию: он сразу такой вид принимал, что у всех присутствующих сразу отпадала охота конфликтовать. Бывало, сидят помольщики на солнышке и переругиваются так, лениво... Джим "вдоль фронта" пройдется со своей "умиротворяющей" улыбочкой – все зубы на крючок, и – молчок. Джим не любил скандалов и ругани. Вот и шофер тогда этот: монтировку свою обратно, за сиденье… Отец, увидев Джима, тоже спохватывается, исправляет положение: «Собака, скажу я тебе, уважаемый водитель, - друг человека!» Джиму неудобно за хозяина, он тянет его за рукав в сторону дома. Народ смеётся.
А вот, пример сугубо человеческого рационализма со стороны Джима. Огороды вокруг мельницы большие, чего там только ни растёт. И какая-нибудь скотина, да забредёт через прореху в изгороди - полакомиться. Вы думаете надо кричать собакам «фас»? Ничего подобного. Джим и сам не бегает, и своим внукам не позволяет: больше, мол, истопчете. Он издали гавкнет пару раз - голосище у него был – собака Баскервилей отдыхает. Так, телята наперегонки с коровами - бегом с этого огорода.
Или к примеру, гуси чужие перемешаются с нашими и под шумок – к нам во двор, зерном мельничным подкормиться. Тут Джим и вовсе без голоса обходится. Он спокойно заходит в эту смешанную стаю, и в пару минут стая "без шума и пыли" разделяется на своих и чужих. «Как это у тебя получается?» - спрашиваю. Тот смотрит на меня удивлённо: «Что тут не ясно? Свои же меня не боятся… Ну, а чужие не рискуют задерживаться и – ходу…». « А-а-а…»
Обшие дела сближают не только людей но и собак с ними. Вместе бурьян ходили рвать свиньям, вместе - на залив, правда, обычно с кем-то из взрослых - меня одного далеко, тем более, с Джимом пока не отпускали. Иногда я не понимал: когда я Джима выгуливал, когда он за мной присматривал…
Мы с ним и с другими, более молодыми собаками любили скатываться с больших стогов соломы наметанных в поле. Как с горки. Туда - с пологой стороны ещё незавершённого стога, а оттуда на заднице – с крутой… Такое было деревенское развлечение. Как-то взобрались мы с Джимом на громадный стог, я скатился и сразу побежал в сторону дома. То ли друг мой что-то не так понял... Не стал он скатываться за мной с горки, как обычно, а прямо с середины стога сиганул наземь. И как-то неудачно - лапой в угодил борозду. И захромал. Отец потом объяснил мне: «Джим решил: что-то стряслось дома, раз ты не стал его у «горки» дожидаться... Вот он путь и сократил. Джим – личность очень ответственная, в отличие от некоторых… »
Первую помощь Джиму оказали, но с тех пор он всё равно прихрамывал, стал покашливать, сторонился всяких шумных компаний. Уже не обращал внимания на буйных спорщиков у мельницы. Даже чужие гуси его не слишком волновали. Он только полёживал у крылечка, приглядывая сквозь дрёму за курами, чтоб в сени не заворачивали…
Постарел он быстро. Тут мы переезжать собрались. Отца переводили на другую мельницу, поближе к Краснодару. Последним рейсом вместе с остатками скарба забрались мы в кузов всей семьёй. Мама с Женькой – в кабинку. Отец решил с собой взять одного из молодых потомков Джима. И всё. А как же старый Джим? «Нет, смены места жительства он не переживет и будет нам обузой, пусть уж, здесь доживает». Таково было решение отца. Ему - собачьему знатоку виднее было, наверное.
Джим и не торопился напрашиваться. Сидел в сторонке, пока мы грузились. Но когда его «сынка» подсадили в кузов и стали закрывать задний борт, он забеспокоился: «Как же так? А я? Мне ж самому не запрыгнуть – стар я так высоко прыгать». «Вот потому и остаешься» - сказал ему отец.
Мы ревели навзрыд – я и сестрёнка – глядя, как Джим со всех трех ног бросился в погоню за машиной, за своим прошлым. Отец смотрел в сторону, не видно было: есть там у него слеза или нет. Молодой поскуливал - в первый раз на машине… А Джим бежал и бежал за нами, хромая и поначалу не отставая… Потом резко остановился и лег, прямо на дорогу. Он всё понял.
Прости меня, Джим!
Кубань, апрель 2013
Свидетельство о публикации №113042300295
Геннадий Шалюгин 25.04.2013 12:30 Заявить о нарушении
Но он хорошо знал собак, хотя и о своем удобстве, может, тоже помнил. Нет, в особой жесткости к животным я его не примечал.
И, потом, есть такая ремарочка: он отвернулся, и мы его слезу не видели. Может, она и была. Скупая, на ветру. А я - ветер в голове)))
Спасибо большое, Геннадий за емкий и доброжелателный анализ. Спасибо.
Григорий Пономарчук 25.04.2013 13:46 Заявить о нарушении