А вторая пуля в грудь ударила меня

             
          Поздно ночью, когда в вагоне все спали, где-то под Красноярском в наше купе проскользнул мужичок:  невысокий, бородка клинышком, в заячьей шапке, в коротком полушубке и в серых валенках с кожаными заплатками. Он быстро забрался на свободную вторую полку и лёг, укрывшись воротником. Я, лёжа напротив, смотрел на него. Мужичок подмигнул мне хитрым глазом и приложил к губам указательный палец. Я снова уснул. Тогда я не знал, что это был Ленин. Только после Великой Октябрьской революции, когда увидел портреты и фотографии вождя в газетах, я узнал своего случайного попутчика.

      Тёмным холодным утром, кутаясь в стёганый ватник, я курил в тамбуре первую цигарку. Колёса методично выстукивали по рельсам свой привычный ритм. И вдруг я услышал в вагоне шум и крики! Проводник то ли разбудил, то ли спугнул Ленина, и тот бежал от проводника  по узкому  коридору в мою сторону. Потом заскочил в тамбур, рванул на себя тяжёлую железную дверь и выпрыгнул с поезда в снежную круговерть. Подбежавший проводник, стоя в дверном  проёме и держа револьвер двумя руками, стрелял ему вслед. Я тоже с интересом выглянул из-за проводника в зимний сумрак, когда оттуда раздались ответные выстрелы. Они не отличались особой точностью, но одна пуля прошла навылет через мою голову, а вторая попала в живот и так запуталась в кишках, что  позже доктора не смогли её найти. Эта пуля потом всю жизнь досаждала мне – каждые два часа давила на мочевой пузырь… Поезд подъезжал к селу Шушенское.

      Несколько лет спустя в Петрограде у Летнего Сада я, как пострадавший в боевых действиях, играл на гармони и пел:

                Граждане, купите папиросы!
                Подходи, пехота и матросы!
                Подходите, пожалейте,
                Сироту меня согрейте,
                Посмотрите, ноги мои босы.

 Вдруг на Миллионной улице у типографии Блинова раздались крики, заливистая трель полицейского свистка и выстрелы! Потом показались трое убегающих мужчин. Один из них, с увесистым саквояжем, сильно отставал от товарищей. Тут из-за угла выскочил жандарм  и выстрелил из нагана  в спину отстающего. Тот будто споткнулся на бегу, а потом медленно завалился набок. Двое других бросились врассыпную. Саквояж, ударившись об землю, раскрылся, и по ветру закружились, будто белые птицы, небольшие ровные листы бумаги. Один из них упал мне под ноги, и я прочитал: «Трудящиеся и рабочие Петрограда! Пора начинать воевать со своим настоящим врагом – царём и правительством. Долой самодержавие! Даёшь демократическую республику!» Порывом ветра листовка унеслась в сторону Адмиралтейства.  Мне же пуля резко надавила на мочевой пузырь. Я   отошёл в кусты, спустил штаны и собрался сделать своё дело, как увидел в листве человека. За ветвями на корточках сидел в пиджаке и в кепочке мой красноярский попутчик! Он снова подмигнул мне хитрым глазом и приложил к губам указательный палец.

 - Ах ты, собака! – попёр я на него со спущенными штанами. Он резко выскочил из кустов и бросился в реку Фонтанку. Я, выпрыгнув из штанов, кинулся в воду вслед за ним. Схвачу, думаю, за ноги и утащу на дно! Но Ленин так лягнул меня пяткой в раненую голову, что я нахлебался воды и сам чуть не утоп. А он широкими саженками рванул к другому берегу -  только его лысина, точно поплавок, ныряла в тёмных волнах.


 По прошествии многих лет меня иногда спрашивают, не жалею ли я, что тогда не догнал и не утопил Ленина.

 - Да нет, не жалею. – Отвечаю я. - Но Ленина вспоминаю часто, каждые два часа.