Дневник за лето
Безупречно-июльское солнце. Не топкое, не вязкое, не маслянистое, а главное — не желтое. ... - ое. Не могу подобрать.
Набоков. Эстет-сквернослов. Злой перфекционист. Сноб. И прокурорские замашки.
Впрочем, эта вульгарная чопорность располагает к себе.
Панически... нет, ПАНИЧЕСКИ не хочу никуда ехать. Особенно с Котом.
«Воинственно берегу свою нежность». Боюсь дисгармонии, боюсь вмешательства извне.
Танцую.
We are the world, we are the children...
Гуманизм или гуманность? Любовь к себе (в контексте love affair) или конкретизированная любовь к ближнему, лишенная всякого контекста?
Асексуальность как идеал магнетичности (о. Валентин, милый Michael). Люди, глядя на которых не «прелюбодействуешь в сердце своем».
Рублев и Дионисий. Знак > между. Нестеров и Рерих. Всё то же. >. Матэ как художник и как натура; Леонид Пастернак (один этюд, но какой!).
«америка Достоевского» — ?..
Любовь — если только она не fake — во много раз чище, чем наше о ней представление. (представление порождается fake’ом?)
Image. Картинка. Обертка. Фантик. Вассальная преданность фантику?
Не гуманист, а человеколюбец. (Нашла!)
Основной на день сегодняшний продукт питания — пастила и ряженка. В сумке — Евангелие и зажигалка (ею можно поджечь погасшие свечки).
Вдыхая этот голос — нежный, словно первая улыбка новорожденного, — кислородом дышать забываешь.
«даже из слез взбить сливки». За эту фразу я отдала бы всё, написанное мною за.
Да и не только мной.
«чем больше мы достигаем…»
Неверно. До- стичь невозможно. Иногда можно по- стичь. И то — немногое.
В приставке до- есть некая оконченность. Окончатетельность. Ограниченность?
Булгаков на смертном одре — Пилат. Посмертная маска. Вылитый.
Снится морская сырость — стылые водоросли, йодистый воздух. Закат над скалистым берегом. Тишь. Ветер как ---- . И свечи за окнами древнего храма.
Мой Херсонес…
«Всех нас аисты приносят. А потом, как кто-то замечательно сказал, аисты нас уносят. Такая утешительная сказка для взрослых - ”Его просто аист унес”. Но, в отличие от первой, эту сказку никто не может оспорить. И слава Богу.»
Теперь мне совсем не страшно.
Почему до сих пор говорят о Лобачевском, Замятине и Гессе, когда Соломон с Достоевским уже давно всё за них написали?
Тираж «Нашего наследия» в 89-99х — 200 тыс. экз-ов. На сегодняшний день — 5 тыс. В группе вконтакте 19 сомнительных человек. Не могу молчать.
Не будь на то б Господня воля, не отдали б Москвы, — думаю. И так во всём.
Воистину, проживая книгу (именно про-, не пере-), становишься со-участником whatever’s described within the pages. Так, с доктором Равиком я мстила немецкому офицеру. Так я летала с осенней листвой в Neverland’e. Прекрасные книги не могут не сниться.
Жизнь как танец, люди как черные доски. (черные доски!!)
Больше всего на свете я люблю старичков и монахов.
Свидетельство о публикации №113042204588