От 21. 04. 13

Так оно и происходило.
Яркое весеннее солнце, внушающее некую звериную радость, радость на уровне инстинктов безо всякого понимания причины, без самого нужного осознания происходящего, без той самой необходимой ясности.
Это всё, это всё, это всё.
Это всё было настолько всем, что оно существовало не вокруг меня, а прямо во мне.
Бесконечное множество знакомых лиц, улыбающихся, светлых, кричащих о своей радости видеть чужую снова настоящую жизнь, однако только четверо из них радовались тому, что то самое всё разъело настоящую жизнь ещё не до конца.
Ложь была больше не во спасение, сказать, что "всё будет", не добавляя наречия "хорошо", стало быть, есть самое справедливое решение.
Свежий, еще прохладный воздух наполнял легкие не полностью - его никогда не хватало в приступах удушья, здесь никто ничего никогда не сможет сделать; не ожидала прежде, состояние потери ощущений даже на несколько минут может оказаться настолько прекрасным.
Совсем всё.
Лепестки с цветущих деревьев падают, это единственное, что доказывает, что они живут. Вообще все живет только весной и осенью. Зимой и летом это всё замирает. Зимой и летом всё всегда мертвое.
Хорошо ли запоминать людей только по походке и только по спине, но порой это является единственным выходом.
И я не знаю других людей с подобной осанкой, походкой, с подобными очертаниями, с подобным местом, которые бы они занимали в пространстве.
Не спасало даже то, что вблизи водоемов дышать всегда легче.
Слишком всё.
Теплые потоки, сдавливающие со всех сторон; небо, настолько светлое, моё перебитое всё, выпадающее из рассудка.
Мама, в слезах кричащая о пользе невосприимчивости ко всему, что раздражает нервную систему, и что выбивает... Что просто выбивает.
Кричать нужно было не ей, но разве кричать вообще когда-то нужно?
Мое совершенное всё не исчезло зимой, оно ни на минуту не исчезало.
Отец, положивший мне руку на плечо и гладящий меня по волосам.
Мне казалось, что я всё еще в могиле.