Никто и не знает, о ком эта вся история...

Никто и не знает, о ком эта вся история,
А если узнал героиню, не скажет вам, кто она.
Пусть здесь её будут звать … ну, допустим, Тори, —
Раз уж в поэзии мода на странные имена.
Тори бледна как смерть, временами бормочет что-то
(Ей бы на двери — вывеску «Карантин»).
Ежевечерне она достаёт альбом, открывает фото…
И с них на неё до сих пор смотрит грустный Тим.

Здравствуй, родной мой. Ты что-то опять не весел.
Вот бы прижаться сейчас к твоему плечу…
Мне не спалось вчера, я скачала немного песен...
Хочешь — давай включу.
Знаешь, у нас весна, даже звонче трамваев трели.
Небо качается в лужах, растаял лёд.
Я вот по парку гулять начала в апреле…
Кости не ломит и вены не так и жжёт.
Я и совсем оклемаюсь, наверно, в мае…
То есть… как странно вдруг замирает пульс:
Мне очень плохо, Тим. Я не знала, что так бывает.
Милый… мне страшно. Мне кажется, я сорвусь.
Бьюсь, как дурная муха, — вся в паутине.
На кухне лежат таблетки, блестят ножи…
Но я отгоняю ненужные мысли, Тимми:
Я ведь тебе обещала, что буду жить.
Ты расскажи мне сказку, что будет круто,
Как захотим — а мы-то уж захотим!
Мне бы прожить пять часов — и настанет утро…
Правда, так обязательно будет, Тим?..
Мы перетерпим — и в следующей жизни
Свалим вдвоём на Мальту и в Лиссабон…
Или в Гренаду —любимый, ведь так? Скажи мне…

Тим отрешённо смотрит перед собой.

Музыка кончилась. Ветер шуршит по краю
Крыши, из крана на кухне бежит вода…
Нет же, такие, как Тимми, не умирают:
Должно быть, его просто не было. Никогда.
В мыслях у Тори лучше, чем в небытии — комфортно,
Тепло… Тим живёт в них не первый десяток дней.
А Тори способно держать над бездной лишь это фото.

И даже не важно, кому кто из них н<у/е>жней. 

Апрель 2013