Демон. Раздел 5

     Наконец, Печорин. Мучает, мучает Мэри (и не только ее, кстати говоря), так что и Белинский восклицает: «Бедная Мэри!». Эти муки, гордость, злоба, месть, неведомо откуда взявшиеся, так и обрушиваются на ни в чем не повинных людей.
      Для вящей убедительности родственности всех героев Лермонтова последим-ка за ними в столкновениях с людьми. Вот они, их деяния! Демон — представитель антимира — убивает своим приближением Тамару. Арбенину никак неймется отравить Нину. Печорин в «Лиговской» тиранит Краснинского, а в «Герое» — Бэлу, Максим Максимыча, Ундину, Веру, Мэри и даже убивает од-ного для разнообразия. Это же оргия убийства, необузданного зла, говоря ученым языком.
       Ну как тут не мучиться  сознанием того, что силы творческие уходят не туда. Нет, Лермонтов не мог не сознавать бутафорности страстей своих героев! Демонизм явно надоедал ему своим однообразием. Сколько раз еще в юности он восклицал по этому поводу: «мой бред!» Слово «бред» остается на всю жизнь выражением второй натуры, той половины, которая трезво судит первую, то есть демониста.
       В подтверждение такого заявления опять же  можно привести множество цитат из творчества поэта. Остановимся лишь на «Сказке для детей». Сказка эта явилась как бы девятым вариантом поэмы «Демон». Написана она на год позже последнего «Демона»:
     Кипя огнем и силой юных лет,
Я прежде пел про демона иного.
То был безумный, страстный, детский бред …
                И через две строфы повторяет:
 … И этот дикий бред
Преследовал мой разум много лет.
Но я, расставшись с прочими мечтами,
И от него отделался стихами! ..
     Демон вовсе не развенчан в «Сказке» — он превращен в этакого мелкого беса, вынужденного рассказывать сказки у постели девушки.
      Что  ни говори об иронии и двойной иронии, но ясный, разящий смысл этого «бреда» вовсе не двояк. Есть только одно его толкование — тяготение поэта своей второй — не чужой и не дальней — половиной.
      Да, Лерма не мог не завидовать мучительно пушкинской многогранности и неколебимости духа … Не отсюда ли вышла смерть Печорина как последний приговор демоническому?! (Вспомним, что прочие-то демоны оставались живы!) Не отсюда ли желание иронизировать над Печориным, а того сильнее — над Грушницким, который не демон еще, но только учится на него…
       Словом, с концом Печорина кончается молодость поэта, затянувшееся  единоборство с самим собой. Конфликт близится к завершению. Да, тот конфликт, лишь середину которого — по хронологии — представляет поэма «Демон». И попытавшись доказать непрерывность этого конфликта от 29-го до 41-го года, попробуем теперь раскрыть его суть.