Боярыня Морозова

Валит валом люд на улицы морозные –
по Москве везут боярыню Морозову!
В кандалах везут смутьянку, как преступницу,
от святого троеперстия отступницу.

Кто вослед плюёт, кто крестится и молится:
Помоги ей, Пресвятая Богородица...
Кто регочет, кто слезами заливается...

Не дождетесь – не отступит, не раскается.
Ипостасями распятого Христа
над толпой вздымает к небу два перста!

А была куда как знатною боярыней,
самой близкой у царицы-государыни.
Царь – и тот её нахваливал без устали,
и  разумной называл, и лепоустою.

То-то баба задурила, с кем заспорила.
Ведь живьем сойдет в могилу –
                ох ти, горе ей.
Нет бы дома как желала, так молилась,
лишь бы в церкви троеперстием крестилась.
С патриархом и царём тягаться где уж там -
враз для всякого с овчинку станет небушко.
Понимала ли, что против не получится?
Вот и вышло – до кончины в яме мучиться...

Были шелковые косы – стали космы.
Были хОленые руки – стали крюки.
Истощала, хоть клади под образа,
а бескровное лицо – белей холста,
но, гляди, горят запавшие глаза,
и, костнея, крестят душу два перста!

Всё отобрано - величье, злато, жемчуги...
Стойкость духа – вот хоругвь этой женщины!
Что не стала по указу  лицемеров
оскорблять обманом Господа и веру,
что хранила от нерусского, заморского
двоеперстие - исконное, отцовское.

Супостаты,  али нет на вас креста?!
Для Руси Христовой святы два перста!
 

...Эх, ты, Русь моя,
душа многострадальная,
хлебосольная,  разгульная,
кандальная,
то,  жалея, –
даришь  нищему рубаху,
то сечешь, хмелея, головы на плахах,
то, безумствуя, грешишь,
то слезно каешься,
то святых на свет родишь,
а следом – каинов.
Понамешано и белого, и черного,
от бесОвского – до светлого, соборного.
Между крайностями век от века мечешься,
и пророкам  места нет в своем отечестве.

Непроста, Рассея, ох, и непроста.
Было время – отвернулась от креста...

Нынче в храм идут  вчерашние  безбожники.
Нынче  модно – пыль в глаза, хоть верят  ложно.
Не кресту, не жертве Сына, не Отцу –
золотому поклоняются тельцу
и не видят рядом бедных, сирых, нищих,
миллионами грабастая деньжищи.

Стало модой  жить свободой  безобразной,
в сраме, в мерзости, в бедламе – безнаказно.
Изуродован безбожием народ,
то, что сеяла Рассея, то и жнет,
и во всех краях земли березовой
не сыскать ни аввакумов, ни морозовых...

Только верится – ох, как же в это верится! –
суть Руси ещё воспрянет птицей фениксом,
отряхнет и грязь, и пепел с оперения,
с очищенья начиная возрождение
силы духа,
истой веры – хоть в костер...

И Господь, храня,  ладонь над ней простер.